«Они считают Америку главной страной мира». Разведчица-нелегал Елена Вавилова — о работе в США и возвращении в Россию

Елена Вавилова больше 20 лет прожила в США в статусе российского разведчика-нелегала вместе со своим мужем Андреем Безруковым. История эта достаточно известна, и ею, например, вдохновлен сериал «Американцы» (хотя сама Елена говорит, что его ни в коей мере нельзя считать автобиографичным). После возвращения в Россию она написала книгу «Женщина, которая умеет хранить тайны», где в художественной форме описала свой опыт. А мы решили задать Елене Вавиловой не столько вопросы о шпионской деятельности, которая в любом случае засекречена, сколько поговорить о Соединенных Штатах, России, их отличиях, сходствах и перспективах отношений. Елена выглядит идеальным экспертом: она была направлена из России в США еще во времена Советского Союза и застала там его распад. Она вернулась в Россию уже в 2010-х годах, и это была другая страна. Для нее знание американского образа жизни стало вопросом буквально жизни и смерти. К слову, пару рассекретили и арестовали в 2010 году в результате предательства одного из руководителей нелегальной разведки, при этом собственных проколов у Елены и Андрея не было. В США выросли их дети, которые не знали о профессии родителей. Не догадывались о деятельности пары и многочисленные друзья, коллеги и соседи. Ниже — рассказ Елены о своем опыте.

Контрастов между СССР и США было много. Даже внешне и по манере общения мы отличались и отличаемся от американцев. Они более открытые, более уверенные в себе, не боятся высказать свое мнение.

Это достигается воспитанием. Конечно, наше воспитание отличалось. В школе нас учили: не нужно выставлять себя, прежде всего нужно прислушиваться к другим. Нас учили: «я» — последняя буква в алфавите. Не лезь, будь скромным. И мы должны были пересилить наше внутреннее смущение, неуверенность. Это было непросто. Мы старались поменять внутреннюю установку, говорили себе: «Я имею право высказать свое мнение, все должны прислушиваться, и мне не нужно бояться».

Отличается манера держаться: нужно постоянно быть позитивным. Есть знаменитая американская улыбка, когда человек даже с незнакомцем будет улыбаться, и внешне это выглядит очень привлекательно, потому что люди меньше боятся друг друга, легче вступают в разговор. И вот эта наша угрюмость на лице, которая была и до сих пор остается у русских, она тоже нам была не нужна. Нам нужно было наоборот расцвести улыбкой. Мы заучивали диалоги, как знакомиться, как рассказать о себе.

Мы изучали, как общаются американцы, как знакомятся, какие взаимоотношения в семьях. У них, например, в супружеской паре всегда должна быть такая, знаете, взаимоподдержка. То есть друг друга нужно хвалить, как-то поощрять и при людях показывать: вот какой у меня хороший муж или жена. Важно было понять общение с детьми, проецируя на это свой опыт, как бы мы воспитывались. Например, у нас не было такого понятия, что детям нужно давать деньги на мелкие расходы за выполнение какой-то работы в семье. У американцев с малых лет детей приучают к тому, чтобы они были активными, и это поощрялось деньгами. Не за «спасибо», а именно деньгами.

У американцев очень многое в жизни зациклено именно на успехе, который выражается в денежном, ну, то есть материальном эквиваленте. У нас [в СССР] такого не было: мы должны были всем помогать и быть дружными.

При переезде в США были и бытовые моменты, конечно. У нас в СССР не было многообразия многих бытовых приборов. Мы не знали, что такое кофеварка, тостер, микроволновка, а там это все было. И вот через наблюдения в фильмах, в журналах мы готовились со всем этим обращаться. Для тренировки нас поселили в оборудованном по-западному небольшом домике в Подмосковье, где мы должны были окунуться в эту зарубежную атмосферу, чтобы все стало обыденным, чтобы мы ничему не удивлялись.

Адаптация заняла год, не меньше. Поначалу присутствовала боязнь всего, мы не очень уверенно чувствовали себя. Во-первых, язык. Как бы ты его ни учил, какие-то элементы оставались для нас не совсем понятными. Скажем, разговорные фразы, какие-то обороты на телевидении, в фильмах. Нужно было изучить много слэнга, кто как ругается. Первые полгода ты присматриваешься, наблюдаешь за людьми, потому что хочешь понять, а хорошо ли ты вписываешься, похож ты на них или нет. Основы у нас были, но хотелось, конечно, по настоящему войти в роль.

И еще нужно было найти работу. Три месяца я училась на курсах компьютерной грамотности, потом стала искать по объявлениям место, нашла на швейной фабрике, работала в бухгалтерии, рассчитывала зарплаты рабочих.

Потом мы с мужем должны были якобы встретиться: это тоже часть нашей истории, легенды. Мы должны были иметь романтические отношения, потом пожениться, чтобы мы уже могли спокойно проживать, работать. Конечно, мы должны были завести знакомых и друзей, чтобы не жить в вакууме.

Я бы сказала, полгода — это срок, после которого ты чувствуешь себя уже нормально. К этому времени уже переходишь на иностранный язык, ты думаешь на нем, и русские выражения уже не появляются. Это придает уверенность, что, даже споткнувшись, не закричишь «Черт побери!». Твой мозг уже перешел в новую реальность.

Основа культуры и менталитет американцев не меняются. Например, американцы всегда были самостоятельными, надеялись в основном только на себя, и это остается. У них редко кто-то будет обвинять окружающих в том, что у него что-то не получилось. Это заложено в воспитании, государство там мало участвует в жизни людей. И многие считают, что чем дальше от государства, тем лучше даже для бизнеса. То есть надежда на самостоятельность у них как есть, так и осталась. Что менялось?

Постепенно то благополучие, которое было после Второй мировой войны, когда американские семьи богатели, начало исчезать. Это было связано с экономическими проблемами и спадом.

Мы пережили в США знаменитый ипотечный кризис в 2008 году. И это было очень показательно: впервые мы почувствовали, насколько американец зависит от его материального положения, от наличия работы. Многие боялись, что потеряв заработок, они лишатся жилища, потому что все закредитовано, ипотеки по 30 лет выплачиваются. Люди знали, что если главный в семье потеряет работу, через 2-3 месяца у них заберут дом, и это было страшно. Молодежь стала говорить, что осуществить американскую мечту в том масштабе, как бы это было с их родителями, уже нельзя. Они говорили, что не смогут так легко купить первый дом, копить на ипотеку нужно очень долго, цены растут, жизнь дорожает и становится сложнее.

Вечная боль американцев — медицинское страхование. У них считалось, что если кто-то серьезно заболел в семье, это разорит семейный бюджет. Страховка покрывает не все, например, не оплачивает лечение серьезных раковых заболеваний.

Много бюрократии было. Или, например, ремонт и дизайн квартиры или дома: у них все очень стандартно, мало разнообразия.

Жизнь не становилась лучше, и молодые люди, конечно, это чувствовали. Они говорили, что хорошо было в период расцвета поколению бэби-бумеров, а нам теперь надо затягивать пояса.

Ну, и тогда же началась либерализация со всеми отклонениями, которые мы увидели уже в нынешней истории. Американцы очень ценят свободу выбора, но, наверное, она уже до каких-то критических форм дошла. Это породило излишнюю либерализацию, начались эксперименты с различными гендерами и прочее. И из традиционной, религиозной, протестантской Америки, очень правильной, страна начала скатываться в крайности.

Мы старались не нагнетать в себе негатива. Но, все же, с радостью вздохнули, когда вернулись в Москву и поняли, что все-таки с точки зрения образованности, познаний, широты кругозора мы отличаемся. С американцами очень неинтересно разговаривать, потому что даже в студенческом, университетском городе, где мы жили, интересы людей были очень узкими. Мало кто знал литературу, мало кто знал искусство, живопись, музыку и прочее. Они были хорошими специалистами в своей области, но говорить с ними на различные темы было нелегко. Нам вообще не хватало культурной жизни.

У нас даже в небольших городах все равно есть театры, музеи, есть интересные выставки, люди проявляют интерес и посещают их. А американцы не очень к этому расположены. Нам было скучновато в городе, где была пара театров и несколько музеев.

Мы находили выход из этого положения, общаясь с французами, которые проживали в городе. Французы, как и русские, любят рассуждать, философствовать, любят критиковать что-то, у них больше интереса к жизни, к кулинарии, к моде. А у американцев все упрощено, они не обращают внимания на одежду, на еду. Для них это просто способ выживания.

Но все-таки положительные черты у американцев есть — их деловитость, прямолинейность, когда очень легко понять, что человек хочет, чего ожидает.

Супруг в тот момент находился в командировке во Франции, где уже был день, у нас в Америке — еще утро. Как обычно я отвезла детей в школу, вернулась, чтобы идти в свой риэлторский офис. И тут вдруг он позвонил, спрашивает: «Ты видела что происходит?». Я включила телевизор и поняла. Сразу решила поехать обратно в школу, забрать детей, потому что в городе началась паника.

Потом пошла более подробная информация. С одной стороны, стало тревожно за собственную безопасность. Мы поняли, что будут меры по усилению контроля, проверки, и нам это нужно учитывать. Но тогда мы уже более-менее вжились в американскую атмосферу, жизнь была устроена, серьезной опасности не возникло. Позже последовали меры в отношении любого человека: слежка без решения суда, например. Началась волна подозрительности в отношении людей мусульманского происхождения. Вообще американцы очень хорошо относятся к людям других национальностей, это их положительная черта заложена в воспитании. Но был момент, когда возникло предвзятое отношение к выходцам из арабских стран.

В обществе чувствовалось беспокойство. Для многих события 11 сентября были шоком на эмоциональном уровне. Но поскольку американцы — прагматичные люди, они сразу это переводят в вопрос: «А что мы можем изменить? Как себя обезопасить?». Они сразу берутся за дело и начинают придумывать меры защиты на разных уровнях. Именно это и произошло.

Россией и другими странами они интересуются мало. Они считают Америку самой важной, самой главной страной на земном шаре, и это чувство превосходства мешает им быть любознательным, узнавать о других странах и культурах.

Вернувшись, мы поняли, насколько у нас широко освещается жизнь в остальном мире. Американцев интересует жизнь в США, причем каждый штат или город освещает только то, что происходит в его окружении. Даже сейчас, открывая иногда сайты и газеты Бостона, я поражаюсь, насколько там все только местное. Местные убийства, местные происшествия. И две строчки о том, что где-то что-то произошло в мире. Этот перекос там остался до сих пор.

Новости о России — только скупые строчки. Когда разваливался Советский Союз, у нас не было подробной информации, только заголовки. И, что особенно раздражало, некоторые телеканалы запускают одну новость, обсуждают ее с разных сторон, экспертов приглашают, а на другие значимые мировые события внимания не обращают. Очень мало сути, нет глубокого анализа, а часто просто констатация и какие-то мнения. А нам хотелось, конечно, узнать побольше, понять детали.

Мы не должны были специально Россией интересоваться — это было бы странно. Даже с появлением интернета это было небезопасно, потому что после терактов 2001 года была слежка за многими. С другой стороны, мы понимали, что, может быть, лучше так, поскольку мы можем концентрироваться на американской жизни и узнавать о ней больше. Долгие годы приходилось жить в пространстве, где мы не до конца знали и понимали, что происходит в России.

Восприятие россиян как врагов к тому моменту развеялось. Как я сказала, американцы приветливы ко всем. Если спросить любого обывателя в любой момент, он ничего плохого о России не скажет, ну, кроме образа русских как угрюмых, немножко странных людей. Плюс есть образ из фильмов, где русские плохие дела замышляют.

Негатив к России в основном шел от тех, кто был в элите, от правящей верхушки, скажем, в Вашингтоне. Почему мы всегда считали, что пока не уйдет поколение тех, кто знал время Холодной войны, боролся против Советского Союза, это отношение элит не изменится. Именно у них оставались еще озлобленность и негативное отношение. Они всю жизнь посвятили борьбе с Советским Союзом, и они это несли. У них было мнение, что это империя, которую надо разрушать. Что строй является диктаторским, что там нет демократии — в этом был их посыл.

Там, где мы жили, было много русских, целый район с иммигрантами, в основном евреями, которые держались все вместе: они составляли сильную общину в Массачусетсе, и к ним было нормальное отношение.

Мы увидели, конечно, другую страну: с одной стороны, более открытую, более похожую на Запад. Но вместе с этим мы поняли, что влияние Запада нас все-таки увело куда-то в сторону. И понимание людей о том, что важно в этой жизни, что правильно, размылось. Изменилось то, что мы знали и ценили в Советском Союзе: отношение к жизни и к труду как к чему-то, что важнее потребления. Важно, не сколько ты заработал и что у тебя есть, а важно быть интересным человеком, быть полезным для общества. И это во многом ушло. Но мы надеемся, что все это восстановится.

О периоде 90-х мы узнали, уже когда вернулись. И мы поняли, что это время испортило наших людей, дав быструю возможность одним обогатиться, другим не иметь достаточно средств.

Богатство на Западе не появлялось просто так: человек имел то, что сумел в жизни сделать, заработать. А здесь мы увидели людей, которые ничего в жизни не сделали сами, а получили все каким-то странным путем или по стечению обстоятельств. И более того, они не очень ценят то, что получили.

Было ощущение, что не хватает порядка в стране, например, дорожное движение в Москве было хаотичным. Наши люди очень отличаются от американцев тем, что не соблюдают и не любят соблюдать правила, что у нас больше ищут, как бы обойти запрет, чтобы получить от этого какую-то преференцию. Американцы более законопослушные.

Конечно, надо было привыкнуть и к русскому языку, который тоже изменился, осовременился. И самое странное, что мы не знали культуры того периода: эстрады, музыки, кино. То есть нам было странно, что все вокруг цитируют, например, разные фильмы, «Брат», «Брат 2», «День выборов». Мы помнили только советские фильмы. Нам пришлось привыкать, изучать новые книги, новых писателей. Мы не знали, кто такой Филипп Киркоров, Григорий Лепс, не могли подпевать в караоке. Мой муж Андрей просил найти песни на английском языке, и подпевал, например, песням Фрэнка Синатры.

По менталитету и поведению мы больше все-таки Восток. В нас есть что-то восточное, турецкое. Исторически мы, конечно, с Европой много взаимодействовали и много оттуда взяли. То есть получилось, что мы оказались на распутье, но то, как мы ведем бизнес, как мы взаимодействуем, мы больше тяготеем к Востоку. Нам нужно хорошо человека узнать, познакомиться, и тогда сотрудничество идет лучше. Вот это, мне кажется, напоминает больше восточную традицию.

А по культуре, если взять литературные произведения или музыкальные, все-таки да, Запад на нас оказал большое влияние. Еще мы попытались американскую модель на себя примерить, поэтому получилась смесь всего. Нас попытались сделать достаточно удобными для Запада, чтобы нами можно было хорошо управлять, хорошо с нами взаимодействовать и вести нас туда, куда нужно. Многие хотели, чтобы мы стали частью, придатком Запада, а также остались под влиянием Америки. Так что мы в середине: и того, и того хватает.

Отношения расстроились по объективным причинам, наступил период многополярности. Наша семья в свой «американский период» этого не чувствовала. Америка имела главенствующее положение, но тенденции, которые зарождались, ослабляли США в плане статуса гегемона. Мы видели, что другие страны в Азии, Китай в том числе, все-таки быстро растут.

И было понятно, что это приведет к определенному противостоянию с Америкой, что они будут серьезно конкурировать. Но я не думала, что будет такой большой конфликт. Когда мы вернулись, поначалу казалось, что все идет нормально: совместная деятельность, совместные бизнесы. А потом все ухудшилось. Где-то к середине 2014 года начался разлад, потому что американцы пытались и пытаются ухватиться за возможность доминировать.

Но мир распадается на разные сферы влияния, и отношения обострились из-за того, что Америке и Западу нужно было удерживать власть, но объективно это уже не получалось. Ну, и параллельно Россия начала крепнуть. Это было положительным моментом, конечно. Мы стали более самодостаточными и стали действительно уделять внимание безопасности наших границ.

Влияли и процессы, которые происходили в НАТО: продвижение к нашим границам обострило отношения. Мы видели зарождение конфликта уже в начале 2000-х годов в части влияния США на Украину, было очевидно, что в будущем через Украину будут предприняты попытки надавить на Россию. Зачатки этого появились, когда мы были еще в США.

Было понятно, что Трамп — это другого типа лидер, нежели Байден. Для Трампа самая важная задача — укрепить Америку, а не думать о судьбе всех стран мира. Его задача — войти в историю, наверное, как человек, который «сделал Америку снова сильной».

Многополярность, которую мы уже вспоминали, привела мир к положению, когда каждый будет за себя, отстаивая свои интересы. И мы, Россия, здесь в положении, когда обязаны и должны защищать свои интересы. Подход Трампа к политике похож на подход к бизнесу.

Со стороны демократических сил в США Трамп будет под атакой, обязательно будет борьба, это никуда не уйдет и будет только нарастать. Ему будет непросто, но при нем Америка, мне кажется, будет больше озабочена своими внутренними проблемами и противостоянием с Китаем. Ему хочется сбросить груз противостояния России с Украиной для того, чтобы заняться другими делами. Он, с одной стороны, хочет выполнить предвыборное обещание, достичь результата, с другой, наверное, ему хочется все это закончить и заняться другими делами. Он человек дела, решительный, немножко, может быть, резкий. У него сильная позиция, но идет внутренняя борьба, и она будет отнимать у него много сил. В этом раскладе не нужно надеяться и уповать на то, что он готов с нами разговаривать. Он, естественно, не друг, не союзник, он не будет отстаивать наши интересы. И нам нужно понимать, что мы можем сделать самостоятельно и каких союзников приобрести: и в военном плане, и для дальнейшего развития.

Развитие торговых отношений у нас будет, конечно, не с Америкой — у нас с ними очень незначительная торговля. И не с Европой, потому что Европа дискредитировала себя в плане отношения к нам. Нам нужно быть самодостаточным, плюс искать другие рынки сбыта и других политических союзников. Глобальный Юг сейчас силен, там многочисленное население, растущий средний класс, и он нужен нам в качестве рынка.

В ближайшее время с США у нас будут отношения конкурентов за полезные ископаемые, за рынки сбыта, за развитие технологий. Но нам нужно использовать противоречия западных стран в своих интересах. С США у нас должны быть по-американски прагматичные отношения. Мы не должны открыто враждовать, но, конечно, с Америкой у нас не будет дружеских отношений. Там, где мы можем взаимодействовать и где мы можем договориться, мы должны это делать. А все остальное должно быть просто рациональным.

Ранее экономист Наталья Зубаревич рассказала о кризисе металлургии Урала. А вот интервью с легендарной Натальей Бондарчук. В шлейфе погромов в Коркино мы поговорили со специалистом по цыганам.