«Для них это бумажки, для нас — вся жизнь». На Южном Урале бывшую узницу нацистского лагеря не признают пострадавшей от войны

Римма Зубова из Кусы провела свое детство в трудовых лагерях нацистской Германии. Девочке было четыре года, когда началась война, и очень скоро она оказалась в огромном потоке людей, угнанных на принудительные работы. Римма и ее мама выжили, вернулись в СССР, но потеряли родной дом и оказались на Южном Урале.

Здесь Римма Григорьевна прожила всю жизнь. Она окружена заботой родных, ни на что не жалуется, тревожит только несправедливость: статус бывшей узницы фашизма ей так и не присвоили. Отчаянная надежда все-таки добиться правды хотя бы в год большого юбилея Победы привела близких Риммы Григорьевны в редакцию 74.RU, и мы отправились в Кусу.

Маленький городок в Челябинской области, утонувший в котловане Уральских гор, мало чем отличается от своих ближайших соседей. Те же лесистые склоны, на которые будто по ступенькам взбираются домики, крошечный центр, аляповатые вывески магазинов. Официально в Кусе живет около 17 тысяч человек. Молодежи на улицах почти не видно.

Римма Григорьевна и ее дочь Людмила Аксенова живут почти в центре, в высотной по местным меркам хрущевке. Странно видеть дверь в подъезд без домофона и без замка, еще непривычнее — незапертая дверь в квартиру. За ней — чистенькие комнаты, легкий запах растворимого кофе, принаряженные хозяйки. 88-летняя моложавая старушка заметно волнуется при журналистах, то и дело поправляет белоснежные волосы. Но сидит Римма Григорьевна очень прямо, с достоинством: годы непростой жизни не согнули ее.

Римма появилась на свет в 1937 году в Петергофе. Отец, Григорий Соколов, работал на оборонном предприятии в Ленинграде, а его супруга Мария — на заводе Точных технических камней (ТТК-1), бывшей Петергофской гранильной фабрике, снабжавшей всю советскую промышленность компонентами часовых механизмов. В 1941 году основные мощности ТТК эвакуировали в Кусу, но Григорий не мог покинуть свой ленинградский завод, и Мария с дочкой осталась с ним. Преданность мужу и это решение определили их дальнейшую судьбу.

— Бабушка [Мария] всю войну вела дневник. Я хотела его разобрать, переписать, носила везде с собой и потеряла, — сокрушается дочь Риммы Григорьевны Людмила. — Точно помню из самого его начала запись о том, как началась война. 21 июня, в воскресенье, они поехали вместе с дочкой гулять по Ленинграду, был чудесный летний день, а дедушка был грустный-грустный. И бабушка его спросила почему, а он ей ответил: «Знаешь, что скоро будет война?» Она не поверила, конечно, ну как так может быть? И на следующее утро напали немцы.

Осенью 1941 года, устанавливая блокаду Ленинграда, Петергоф захватили немецкие войска. Григорий был на работе, и четырехлетняя Римма с мамой в эти дни оставались одни. Вместе с тысячами других женщин и детей их угнали, то есть буквально пешком отправили на запад.

Через территории нынешней Эстонии и Польши, периодически надолго останавливаясь для работы или из-за бомбежек, эшелоны «перемещенных лиц» в конце концов дошли до Германии. По дороге многие погибли: умирали от голода, болезней, холода. После кошмара дороги условия жизни в лагере им показались относительно сносными. Детей и их матерей не били, кормили и даже при необходимости лечили.

— У нацистов было к ним отношение как к домашней скотине, — говорит Людмила. — Конечно, не все немцы были такими, были и хорошие люди.

Жители Франкфурта приходили к лагерю или месту работы заключенных и тайком передавали им еду из разбомбленных на железной дороге вагонов: то банку консервов, то еще что по мелочи. А уже в 1945-м, когда лагерников выпустили, и они ходили по городу свободно, подрастающая Римма встретила пожилую пару немцев. Мужчина был сапожником, и взамен рваных матерчатых чуней он сшил для девочки кожаные ботиночки. В них она и вернулась в СССР.

Весной 1945 года лагерь освобождали войска союзников. Римма с подружкой впервые увидела негров. Вместе с дочерью над этим воспоминанием они смеются до сих пор.

— В барак зашли настоящие негры, черные-пречерные, только ладошки и губы красные, и дети закричали от страха. А те молча подошли и положили каждой в руку по шоколадке.

После освобождения у Риммы нашли малокровие, ее положили в больницу. Лежать там в одиночестве восьмилетней девочке было страшно. Во время бомбежек она всё время убегала в лес. Однажды Мария, придя к дочери в больницу, даже обнаружила, что дочку привязали к кровати: «По-другому, мол, не сладить с ней было никак».

Возвращение домой для Марии и маленькой Риммы было почти таким же тяжелым, как путь на запад. В Петергофе их уже никто не ждал: в 1942 году Григорий умер от голода в блокадном Ленинграде; дом, где жила семья, был полностью разрушен.

Пока была жива бабушка Риммы Агафья, семья жила в деревне. В девять лет девочка научилась доить корову, жала лен, носила снопы. После войны страна жила впроголодь, но все помогали друг другу по мере сил.

После смерти Агафьи Мария переехала в Кусу, чтобы вернуться к работе на эвакуированном заводе Точных технических камней. Повзрослевшая Римма окончила семилетку и школу рабочей молодежи, а после этого пошла работать на тот же завод ТТК.

В Кусе Римма Григорьевна встретила и будущего мужа, отца Людмилы, Виктора Зубова, голубоглазого красавца в брюках клёш, который служил на атомной подводной лодке в Тихоокеанском флоте. Но семейное счастье получилось недолгим. В одном из рейсов на лодке произошла авария, моряки получили огромную дозу радиации.

— Он сказал маме, что про это никто не должен знать, и еще — что может умереть в любой момент. Так это и случилось, я помню, однажды ночью… Мне было пять лет всего, — вспоминает Людмила. — Папа был очень хороший, всё время гулял со мной во дворе, все соседи меня папиной дочкой звали. И так мы рано его лишились.

Работу на заводе ТТК Римме пришлось оставить. Сменный график оказался неподходящим для матери-одиночки, особенно когда Люда пошла в школу. Чтобы уделять дочери внимание, Римма пошла работать в Госстрах, там и трудилась до самой пенсии.

Сейчас Людмила и ее мама словно поменялись ролями: хотя Римма Григорьевна держится бодро, за ней нужен пригляд.

— Она выходит сейчас гулять на балкон, недавно еще начала примеры решать в уме. Моментально щелкает и на сложение, и на вычитание, голова-то работает, — говорит Людмила. — А так не читает, телевизор не смотрит. Я ей объясняю, что у нас с Украиной, а она забывает… Может, и к лучшему.

Бубнящим телевизором старушка и правда не интересуется, а вот журналистами очень даже: постоянно переспрашивает, волнуясь, долго ли мы ехали, выпили ли чаю, не голодные ли. Щурясь, чтобы разогнать туман перед глазами, рассматривает фототехнику, кокетливо спрашивает: «Вы не меня ли это фотографируете?»

— Тебя, тебя, — ласково говорит маме Людмила. — Вот, заулыбалась как! Ну как девчонка.

— А что я? Ты больше меня воевала. У меня нет войны-то уже. Я свою войну пережила.

«Война» Людмилы и правда идет много лет: бескровно, но безнадежно она борется с бюрократической махиной. Дело в том, что официально Римма Григорьевна Зубова не имеет никакого отношения к пострадавшим от войны.

Статуса бывшего несовершеннолетнего узника фашизма добиться ей не удалось: воспоминания — доказательство ненадежное. Ни точного адреса, ни названия трудового лагеря девочка не знала. Осталось лишь несколько фото, скорее всего, сделанных уже после прихода союзников: портреты мамы и ее солагерниц, общий обед во дворе.

— И вот попробуй докажи, что тебя угоняли. Кто тогда мог у нас переписать этих людей, когда их угоняли? Шла война. И немцы им справок не выдавали. Есть фотографии, но я как докажу, что на них мама и бабушка? — говорит Людмила.

Много лет Римма Григорьевна и ее родные пишут запросы в архивы и другие инстанции, но нигде не находится нужных документов.

В качестве запасной возможности доказать свое пребывание в лагерях постановление Минтруда предусматривает показания свидетелей, но теперь этот пункт выглядит почти издевательски: тех, кого нацисты угоняли в сознательном возрасте, скорее всего, больше нет в живых.

Неоднократные обращения Людмилы в Минсоц Челябинской области тоже остались без ответа, а кусинские власти могут лишь ссылаться на букву закона.

— Они же не могут нам просто дать эти документы без указания от министерства, а там не знают нашу ситуацию, — говорит Людмила. — Для них это просто бумажки, а для нас — вся жизнь.

Получить удостоверение для мамы Людмиле хочется не из-за льгот и медалей. Просто для того, чтобы восстановить историческую справедливость.

— Каждый День Победы она плачет, потому что ведь провела детство под немцами, а это не признано. И никто бы ее не поздравлял, если бы я не суетилась, — объясняет она. — А сколько таких еще, у кого нет родных, близких, и все про них забыли, хотя они тоже всё это пережили, пострадали. Вот у нас учтены блокадники, например, потому что их вывозили наши, труженики тыла учтены, а такие дети — нет.

Историей Риммы Григорьевны прониклась жена одного из ее внуков, которая преподает трудовое право в екатеринбургском УрГЮУ. Вместе со своими студентками она решила разобрать этот кейс, ведь подобные случаи действительно встречаются по всей стране. Они писали запросы в архивы, искали правовую базу, а недавно Юлия подала заявление в суд, чтобы иметь возможность официально запросить какие-то доказательства с немецкой стороны.

Полагать, что такие доказательства существуют, есть основание. В 2002 году Римма Григорьевна получила компенсацию от фонда «Взаимопонимание и примирение» — около 1,5 тысячи евро и путевку в санаторий. Выплаты финансировались германской стороной, в письме от фонда сообщается, что решение приняли на основе имеющихся документов. Первое заседание суда назначили на 20 марта, затем перенесли на 10 апреля.

Представители Министерства социальных отношений Челябинской области в ответ на запрос 74.RU сообщили, что ведомство в курсе ситуации Риммы Григорьевны.

— Мы понимаем, какие трудности пришлось испытать Римме Григорьевне, какие лишения выпали на ее долю. Четырехлетним ребенком ее насильно вместе с мамой угнали в Германию, а папа умер от истощения в блокадном Ленинграде. В течение многих лет семья рассылает запросы в различные инстанции, но, к сожалению, ни в одном из ведомств пока не удалось найти подтверждающих архивных документов. Без документального подтверждения фактов мы не можем выдать ей удостоверение несовершеннолетнего узника фашизма, — объяснили в министерстве. — Родственников Риммы Григорьевны мы подробно проконсультировали обо всех возможных вариантах для подтверждения статуса несовершеннолетнего узника фашизма, в том числе о возможности решения вопроса в судебной плоскости. Сейчас семья обратилась в суд, и мы очень надеемся, что судебными органами будет принято положительное решение. Со своей стороны, мы приложим все усилия в рамках компетенции соцзащиты и окажем семье максимальное содействие.

Мы также запросили комментарий у администрации Кусинского района и опубликуем его после получения.