Андрей Серов, фольклорист-этнограф: «Песня народная возрождается, а значит, будет жить еще долго»

Андрея Серова с детства тянуло к фольклору. Увлечение этнографией пришло под влиянием матери. Однажды она спела ему простую деревенскую песню о казаке, которая подкупила своей простотой и так понравилась Андрею, что он записал и выучил ее. С тех пор Андрей Георгиевич уверен: фольклористами-этнографами рождаются.

Какая песня строить и жить помогает? Как хранят себя предания старины глубокой? Ушло ли в прошлое наше прошлое? Об этом мы беседуем с фольклористом-этнографом, удостоенным в 2006 году медали «Честь и польза» международного благотворительного фонда «Меценаты столетия», Андреем Серовым.

– Андрей Георгиевич, как связаны между собой этнография и фольклор?

– Этнография – это отрасль истории, исследующая культурно-бытовые особенности различных народов мира в их историческом развитии. Она включает в себя образ жизни, традиции и нравы, костюмы и обряды и даже национальную кухню. Фольклор является составляющей этой науки. Сюда входят песни, сказки, былины и былички, старинные предания, пословицы, поговорки... Но изучать фольклор без более полного знания этнографии невозможно. Так, если ансамбль поет русские народные песни, то он должен готовить соответствующие костюмы, владеть языком орнаментов, уметь войти в нужный образ. Работая в ансамбле, я тоже все это изучал, находил фотографии подлинных костюмов, по ним мы составляли эскизы и шили платья.

– Как к вам пришло увлечение всем этим?

– В детстве мне очень нравились рассказы стариков, меня тянуло к ним. Я с удовольствием слушал их неторопливые повествования о деревенской жизни, которая отличалась от нашей городской. А в 1972 году, когда мне было 18 лет, я решил побывать на родине предков – в Саратовской губернии. Эта поездка в старинное село Вязовка Базарно-Карбулакского района стала серьезным толчком для моего занятия этнографией. В то время там еще жили люди, поющие старинные песни, например, «Погодушка», «Змеюшка», «Нигде милого не увижу», «О чем задумался, служивый?». Название одной из них так меня заинтересовало, что я сразу захотел увидеться с этими людьми.

На следующий год купил магнитофон и снова поехал в эту деревню. Мои знакомые с радостью встретили меня, а когда начали петь, я был просто потрясен. Думаю, сейчас уже ни один фольклорист не найдет таких стариков, которые знают песни про Ивана Грозного, а мне повезло записать две из них. Первая относится к 16 веку:

«Во Руси я был, в каменной Москве,
У соборика я был у Успленского,
У Ивана я был у Великого.
Как ударили на нем во большущий славный колокол –
Раздалось-то у нас по всей армии голос:
«Помер, помер царь Иван Васильевич!»
Как построили ему кипарисовый гробик...»

Старики пели очень слаженно: у них была своя традиция, которую они переняли от своих дедушек и бабушек. Эту и еще несколько песен, записанных мною тогда, я передал своим друзьям в Саратов в фольклорный ансамбль «Забава». Их бережно приняли, разучили и поют в традиционной аутентичной манере, то есть так, как, я считаю, и должна звучать народная песня. Я рад, что мой труд не пропал даром.

Вторая песня еще более древняя. Ее мне подарили супруги Симоновы из русского села, расположенного в Чистопольском районе Татарии:

«Что ни Грозный царь Иван
Споднимался воевать
На матушку на Казань...»

Сейчас, к сожалению, песня ушла из жизни, а раньше она всюду сопровождала людей: в поле, по дороге с работы, в быту, после бани и, конечно, по праздникам. Песня наполняла их, передавалась из поколения в поколение.

– Чем, в таком случае, наши предки отличаются от современной молодежи?

– Они были более эмоциональными, их трогало все, что происходило вокруг. Даже народная, но уже обработанная песня теряет свою прелесть. Однако я бы не сказал, что сейчас вся молодежь замкнулась в себе: наравне с бардовской песней и роком есть в их среде и такая субкультура, которой свойственно аутентичное – максимально приближенное к оригиналу – исполнение старинных песен. Это невозможно сравнить ни с Кадышевой, ни с Бабкиной. В Магнитогорске тоже созданы подобные фольклорные ансамбли, например, «Купала» в Доме учащейся молодежи, «Станичники» в Доме дружбы народов.

– Что вы понимаете под стариной?

– Старина – понятие очень емкое. Сюда можно отнести и казацкие песни начала 20 века, и песни, которым не одна сотня лет. Мы находили былины, возраст которых можно датировать 13-14 веками. А когда я пел в ансамбле «Полынушка», мы исполняли былину «Сокол-корабль» про Добрыню Никитича:

«Вот как нонче у нас на Океян-море
Собирались тридцать кораблей без о`дного,
А тридцатый корабль разукрашен был,
Разунизан был мелким жемчугом,
На корме-то стоял Добрыня Никитич,
А на носу-то сидел Илья Муромец…»

Записана эта былина была в поселке Круглоозерном в Казахстане, в низовьях реки Урал.

Иногда я слушаю современных исполнителей, но уже через минуту не могу сказать, о чем они хотели сказать. А вот народная песня имеет совсем иные свойства. Что-то есть в ней такое, что заставляет человека с головой погрузиться в ее звучание и после ее окончания еще долго размышлять над услышанным.

– Каков ареал ваших исследований?

– Как уже говорил, начал я с Саратовской губернии, с села Вязовка. Сегодня там уже никого из моих знакомых стариков нет. Но песни их я сохранил и передал диск саратовскому ансамблю «Забава». А потом переключился на Челябинскую область: у нас здесь много старинных поселков, основанных в 18 веке. В них еще живы люди, получившие в наследство старинные песни и предания. Спасский, Верхнеуральск, Краснинск, Сыртинка, Кизильское, Обручевка, Полоцк – это все старинные казачьи поселки. В одном из этих сел живут мать моей жены и две тетки. Они сохранили песни своих дедушек и бабушек и поют их на два-три голоса.

– Вы ведь тоже пели в ансамбле?

– И не только пел, но был организатором. Сначала ансамбля «Полынушка», а потом «Станичников». Петь нас, конечно же, никто не учил. Ведь как обучались этому искусству в старину? Идет праздник в избе, взрослые песни поют, ребятишки лежат на печке, слушают, впитывают все, что слышат, и, когда подрастают, вливаются в общий хор. Я сторонник такого – бытового пения. И во всех ансамблях мы пели именно так. 1970-е годы – это расцвет фольклора. Именно в то время появился знаменитый ансамбль Дмитрия Покровского, исполнение которого мне очень нравилось. Потом я начал подпевать деревенским певцам, слушая собственные записи. А так как в один голос народная песня не звучит, то стал искать единомышленников. Вся прелесть русской песни именно в многоголосье.

– Как глубоко в историю может заглянуть современный фольклорист?

– Однажды мне довелось найти песню, в которой упоминался Стенька Разин. К сожалению, в последнее время мне все чаще приходится делать записи позднего фольклора, приближенного к городскому. В основном это романсы, песни военных лет и переделки старинных песен. Но думать, что фольклор умирает, неверно. Да, молодым этнографам становится все труднее находить «предания старины глубокой», однако они ищут их и находят. Мало того, в Москве недавно был организован Российский фольклорный Союз. Там работают профессиональные музыканты, а в музыкальных консерваториях появилась такая специальность как этномузыколог. Это специалисты, которые будут изучать этническую музыку и станут руководителями фольклорных ансамблей аутентичного направления, а не фольклорного модерна современных коллективов.

– Не поздно ли?

– Думаю, что нет. В России сейчас наметился серьезный рост количества таких коллективов. В Москве созданы ансамбли «Потихонечку», «Саборяне», «Звонница», в Саратове – «Забава». Много их и на Урале: в Екатеринбурге – «Багрение», в Челябинске – «Челяба», в Первоуральске – «Воля», в Карталах – «Живица». Большинство из них молодежные. Наверняка это люди чувствующие. Многие участники этих коллективов ездят в экспедиции, ищут старинные песни и поют их. С некоторыми из них мы переписываемся, обмениваемся находками.

– Среди записей есть частушки, поговорки, сказки?

– Конечно, есть. Невозможно, собирая песни, не записывать все остальное, что рассказывают старики. С песнями у меня издано уже пять книг, а сейчас я подготовил к издательству сборник сказок, быличек – рассказов о нечистой силе – колдунах, колдуньях, домовых и заговорах. Например: «У нас на Новом соседка жила. Она ездила торговать молочку: сметану, творог, молоко. Муж на работу уходил, дома оставался ребенок-инвалид. Мне стало ее жалко, думаю, надо ей помочь, чтобы быстрее она все продала и к мальчишке вернулась. Есть заговор для торговли. Начитала я этот заговор на воду 12 раз, этой водой продукты ее побрызгала и проводила ее в город. Вечером она приходит, рассказывает:
– Приехала я, разложила товар, вижу, народ идет ко мне. Ой, красота: бабы стоят, а я раз-раз и все продала. Спасибо тебе, баба Шура.
– Надо помогать тому, кто нуждается».

– Вы где-то печатаете свои находки?

– Да. В 2005 году вышла книжка «Песни, обычаи и обряды станицы Магнитной», посвященная 260-летнему юбилею станицы; в 2005-м – «Духовный фольклор на Южном Урале» – это сборник духовных стихов, собранных несколькими авторами; в 2007-м – «Песни казачьих поселков Южного Урала», в 2012-м – «Казачьи поселки Южного Урала. Воспоминания старожилов», в 2013-м – «Воспоминания старожилов станицы Магнитной».

– Что такое духовные стихи?

– Это такой жанр, в который входят песни духовного содержания: о святых, о богородице, о Боге. В каждой деревне их поют по-своему.

Третья книжка – «Песни казачьих поселков Южного Урала». В ней около 300 песен самых разных жанров: исторические и военные, лирические и свадебные, хороводные и вечёрочные, шуточные и застольные, детские и тюремные…

Из исторических есть, например, времен русско-турецкой войны:

«Полечко турецкое, ничего ты не споро`дило,
Вспоро`дило только одну ковыль-травушку,
А в той-то ковыле-траве пролегла шлях-дороженька,
Шириной-то она не широкая, долиной-то она конца-края нет.
Тута шел-прошел один только Падуров с полком.
Впереди идут уряднички, за урядничками хорунжушки,
За хорунжушками идут солдатушки».

Подарили мне эту песню дед с бабушкой Шелковниковы в селе Полоцком. А сестры Ямщиковы из Кизила – старинную балладу «Киргизский полон»:

«За Уралушкой огонечек горит мал-малешенек,
У этого огня злы киргизы сидят,
Злы киргизы сидят – русский плен делят:
Что кому да чего доставалося».

Относится эта песня к тому времени, когда киргизы нападали на наши селения, уводили людей в рабство, женщин воровали себе в жены, потому что они красивые были. И вот украли одну женщину. Попала она в служанки к богатому киргизу и увидела, что жена хозяина – ее дочь, которую украли еще до этого. И вот качает она ребеночка, который приходится ей уже внуком и приговаривает: «Ты по батюшке киргизеночек, а по матушке ты – мой внученочек».

Есть здесь записи из села Бородиновки, Старых Куличей, из Обручевки, поселка Полоцкого. Консерватория помогла нам выпустить несколько дисков со старинными песнями.

Когда приезжаешь в поселки, всегда собирается много информации. И рассказы старожилов я тоже стал записывать. Например, в Верхнеуральске жил Каширин из знаменитой династии. Известные братья Каширины приходились моему рассказчику двоюродными дядьями. Он поведал мне о казачьих хуторах и их обычаях. А в одной из поездок я познакомился с прекрасной рассказчицей Швыревой, внучкой казака из-под Оренбурга. Она поведала мне о казачьих обычаях и быте, о гражданской войне.

– На чьей стороне воевали казаки?

– И на той, и на другой. Зачастую «водораздел» проходил прямо через семью. В династии Ефимовых, например, пять братьев за белых воевали, а один – за красных.

Вот как она рассказывает: «Проснулись казаки утром – командиров нет: убежали. Нет командиров – нет власти. Тут приходят агитаторы, и все переходят на сторону красных».

А жили казаки в ту пору достаточно богато, очень хорошо одевались, жены их кружева носили французские… От Колобовой я узнал, что Старая Магнитка делилась на две половины: Форштадт и Крепость. Они соперничали между собой – парни дрались, а девчата посмеивались над ними:

«Как форштадские ребята через речку шли,
На них шёлковы рубахи и со скрипом сапоги.
А крепостные-то ребята через речку шли,
На них холщевые рубахи и башкирские сарыки.
То есть одни были богатыми, а другие бедными».

– А почему так сложилось?

– Станица Магнитная состояла из шести улиц, которые шли вдоль правого берега Урала. Южная часть называлась Форштадтом, а северная – Крепостью. Крепость была построена раньше, еще в 18 веке. Казаков в ней не было, а стояли регулярные войска – отряды конницы и пехоты. Ведь сама Крепость была основана только потому, что здесь много рудников было, но заводчики не строили никакого производства – боялись, так как, верхом переходя через брод, разбойники-степняки грабили и русских, и башкир. А Российской империи нужны были и медь, и золото, и железо, поэтому возникла необходимость в границе. И поставили напротив каждого брода редуты и крепости. Одной из них стала Крепость Магнитная.

Потом, уже в начале 19 века, царь понял, что выгоднее на это место казаков поселить: армию надо кормить, снабжать оружием, а казаки сами себя обеспечивали, так как были военнообязанными за те привилегии, которые имели от государства. Их поселили к югу от Крепости, а новому месту дали название Форштадт, что значит «пригород», «поселок перед городом, перед крепостью». Через какое-то время границу перенесли на восток, а все военные поселения перевели в статус станиц и казачьих поселков.

Жили в Старой Магнитке и староверы. Сам я их не встречал, а рассказы о них слышал. Их легко было отличить от казаков: недалеко от их ворот висел мирской корец. Фанатиками они не выглядели, но был у них обычай, согласно которому они чужим людям не давали пить из своей посуды, а если кто попросит, то подносили воду в специальной кружечке.

– Интересуется ли современная молодежь своими историческими корнями?

– Да, причем все чаще и чаще. Мой знакомый, которому около 22 лет, учится на этномузыколога, а недавно ко мне приезжал молодой фольклорист из Миасса. Такие парни, естественно, знают всю свою родословную. Почему они пошли по этому пути? Что их заинтересовало? Думаю, причины те же, что и у меня: склад характера, встречи с мудрыми стариками, сумевшими произвести на молодых положительное влияние, яркое событие в жизни, любовь к Родине. Если девочка или мальчик выросли у поющих родителей, конечно, они впитали все их традиции и передадут их следующим поколениям. Один из руководителей ансамбля из Екатеринбурга подарил мне замечательный диск. Все его дети поют. Старший сын хорошо поет и пляшет, на всех народных инструментах играет. Однажды, приехав на Селигер, он попал на встречу Путина с молодежью, и президент им заинтересовался, обещал поддержку в развитии данного направления. Уже сейчас в разных городах проводятся фольклорные фестивали. В Екатеринбурге это «Дмитриев день» – в честь Дмитрия Солунского, покровителя воинства. Там же проходит «Сторонушка родная». В Новосибирске «Егорьев день». Есть такие праздники в Воронеже и в Москве.

Я занимался фольклором всю жизнь и всю жизнь слышу разговоры о том, что скоро молодежь петь перестанет, что песня народная забудется, но этого не происходит. Напротив, она возрождается, а значит, вернется в жизнь и будет жить еще долго. Я испытываю от своей сорокалетней работы фольклориста чувство удовлетворения. Мои песни, которые я записал поют многие ансамбли в Магнитогорске, Екатеринбурге, Саратове, Новосибирске, Первоуральске. А может и ещё где... Кто знает