Сергей Ковелин, командир магнитогорского ОМОНа: «В акциях устрашения мы не участвуем»

С экрана ноутбука скалится крупная дикая кошка. Сам ноутбук, как говорится, повидал виды, пообтерся и побился. Что ж, не приходится рассчитывать на тихую кабинетную жизнь, когда твой хозяин – командир отряда милиции особого назначения. Жизнь подполковника Сергея Ковелина – это сплошные командировки. С начала чеченских событий он четырежды выезжал с отрядом на Северный Кавказ... А сколько раз приходилось выполнять задания в «мирных» точках страны – и не сосчитать.

В ОМОНе служит с 1995 года. До этого служил в Правобережном РОВД и, между прочим, участвовал в задержании маньяка-«лифтера» Гридина осенью 1989-го. А о том, что будет когда-нибудь носить погоны, Сергей Ковелин знал еще класса с седьмого. Правда, в тот момент еще не задумывался, какие именно. И кошка на ноутбуке – тоже неслучайно. Два года назад у магнитогорского ОМОНа появилось собственное имя – «Ирбис». Так что сейчас Геральдический комитет разрабатывает для отряда герб и эмблему в виде этого пятнистого хищника – сильного, зубастого и живучего.

– Осень 2008 года проходит между двумя 15-летиями. 3 октября – день рождения российского ОМОНа, 1 декабря – магнитогорского. Сергей Эдуардович, что изменилось за эти 15 лет?

– Главные изменения связаны с усилением вертикали власти. Крепла вертикаль в стране – изменялась организация нашей службы. Это отражалось и в названиях. Раньше мы назывались «ОМОН при УВД г. Магнитогорска», потом – «ОМОН ГУВД по Челябинской области (дислокация: г. Магнитогорск)». Соответственно, менялись и задачи. Раньше мы могли проводить спецмероприятия самостоятельно. Но сейчас, с юридической точки зрения, круг наших полномочий значительно сузился. Мы силовая составляющая при проведении спецопераций ГУВД. Наша головная организация – Центр руководства деятельностью спецподразделений МВД РФ. В его структуру входят ОМОНы и ОМСНы (отряды милиции специального назначения). А непосредственный начальник у нас только один – руководитель областного ГУВД. Деятельность наша регламентирована жестко, как никогда. Это исключает участие сотрудников спецподразделений в операциях, в которых они участвовать не должны. В каких-то акциях устрашения, например, или в рейдерстве. Оговорюсь сразу: наш отряд этим не занимался никогда.

– Что за люди служат в ОМОНе?

– Точное количество – не для печати. Нас не меньше ста, не больше двухсот. Те, кто к нам приходит, должны иметь минимум среднее или средне-специальное образование. Желательно – прошедшие срочную службу в нормальных войсках. Не говорю там о спецназе, о ВДВ, морской пехоте – я имею в виду обычные армейские подразделения, где человек приобретает военную специальность и навыки дисциплины – то есть, идя к нам, он должен быть уже состоявшимся мужчиной. Нам здесь нет смысла перевоспитывать тех, у кого ветер в голове. Или объяснять по восемь раз тактику действий. В последнее время – я сужу по бойцам – в вооруженных силах наметился прогресс. Если раньше солдаты все больше красили заборы, мели территорию и получали наряды по кухне, то сейчас они стали чаще видеть полигон.

Каждый из наших сотрудников имеет в голове четкий алгоритм действий при потере управления на любом уровне. Средний возраст – 24-27 лет. 50% личного состава – офицеры. Семеро сотрудников награждены орденом Мужества – посмертно. Многие из действующих бойцов имеют медали «За отличие в охране общественного порядка», «За заслуги перед Отечеством», «За отвагу»… По сравнению с другими отрядами магнитогорский ОМОН выглядит, скажем так, неплохо. Не хуже того же челябинского, того же московского. Не хваля подразделение, скажу: наши люди никогда не «сдыхали» в горах, не стонали.

– А москвичи стонали?

– Да нет, это в других подразделениях стонали. Кстати, те, кто в московском ОМОНе служит, – это не москвичи, а ивановцы, калужане, туляки, рязанцы. Почти вся столичная милиция состоит из провинциалов.

– Магнитка – конечно, не Москва, но и здесь сложилось впечатление, что основные кадры для вас поставляет не город, а близлежащие районы.

– Бесспорно. Число уроженцев Магнитогорска в магнитогорском ОМОНе невелико. Почему местные к нам не идут? Потому что мы не можем конкурировать с градообразующим предприятием. Я не могу обещать личному составу той заработной платы, которую может или – до известных событий – мог предложить комбинат. У нас молодой сотрудник может рассчитывать на 13-14 тысяч рублей в месяц. В эту сумму входят премиальные и так называемые едовые. Социальной защиты уровня работников ММК я тоже пообещать не могу. Ну, и еще далеко не всем хочется уезжать на полгода в командировки – в отдаленные регионы и нередко с риском для жизни. Приходит молодой парень, ему ничего не надо. Лет пять он может пройти «на романтизме». Потом у парня, как правило, появляется семья, дети – и он начинает задумываться, искать себе место поспокойнее, постабильнее. Но, сколько на моей памяти ни уходило людей из отряда, все они уходили достойно. Никто, отслужив в ОМОНе, не пошел куда-нибудь, грубо говоря, «к будке шлагбаум поднимать». Все нашли достойную работу с достойной зарплатой. Сотрудники милиции вообще имеют свойство приобретать колоссальнейший опыт во всех областях жизни. Периодически проводим тренировки по выживаемости. В прошлом году у нас было как минимум семь командировок по России. Мы поддерживали правопорядок во время проведения «Марша несогласных» в Нижнем Новгороде, Самаре и Санкт-Петербурге. Выезжали на празднование 450-летия Уфы, на праздник в Екатеринбурге, принимали участие в учениях в Чебаркуле – помотались по стране и боеготовность свою показали. Наши люди всегда готовы: как пошел сигнал тревоги – через полчаса-час они должны быть на базе, получить командировочное удостоверение, вооружение, спецсредства и выполнить команду, какая бы ни поступила.

– Чем изо дня в день приходится заниматься?

– Наша главная задача – поддержание постоянной боеготовности. Но, помимо этого, люди у нас выполняют и чисто милицейские функции. Мы проводим розыск, изымаем наркотические вещества, оружие (чаще огнестрельное), участвуем в задержаниях, работаем совместно с различными милицейскими службами. 9 октября вот изъяли боевую гранату на улице Сурикова, в частном секторе. Гражданин перекапывал свой огород и нашел гранату Ф-1 – ржавую, с отгнившей чекой – наверное, лет десять в земле пролежала. Не взорвалась по счастливой случайности. Наш инженер-взрывотехник выехал, изъял, привез на полигон и подорвал… Такие случаи в городе не редкость, мы к ним готовы. С начала года ОМОН изъял у граждан 28 сотовых телефонов, которые тем или иным способом потеряли своих хозяев и находятся в розыске. Всего с начала года нами было изъято десять единиц оружия и 327 граммов наркотиков. В самом конце сентября раскрыли вооруженный разбой – людям угрожали пневматическим пистолетом и отобрали два сотовых телефона. Это произошло вечером в районе МаГУ, а задержали грабителей через десять минут на улице Бориса Ручьева. Кроме того, с начала года мы задержали 142 человека, находящихся в розыске.

Ежедневно экипаж из оперативного резерва выезжает на улицу и работает. Одна из наших задач – участие в поддержании и охране общественного порядка. Ездим по заявкам городских и районных органов – во многом для того, чтобы люди наши «не ржавели». Они должны уметь и протокол составить, и телефон изъятый «на розыск» проверить. Отчетность есть везде. Мешают ли омоновцу бумажки? К бумажкам надо относиться спокойно. Просто не надо в них погружаться. И откладывать на завтра не надо.

– А что там произошло у вас с фанатами «Авангарда» и «Трактора»?

– История с омским «Авангардом» – абсолютно не моя тема. Это было в начале 2007 года. Произошло столкновение между болельщиками «Металлурга» и «Авангарда», которое пресекли сотрудники правоохранительных органов. Применялась физическая сила, использовались спецсредства. Нескольких дебоширов доставили в милицию. И скоро пошло гулять по Интернету: «"Авангард"-ОМОН – два-ноль». А вот с этим вышла маленькая накладка. Дело в том, что ОМОН в этом мероприятии участия не принимал.

У нас хоккейные матчи традиционно «обслуживает» отдельный батальон патрульно-постовой службы милиции. Он тоже был создан 15 лет назад, и тоже, как правило, носит камуфляж. А форменные нашивки у нас народ обычно не читает. Вот и болельщики не стали разбираться, кто наводил в «ледовом» порядок – омоновцы или ППСники. Так и в прессу пошло. Мне даже пришлось писать рапорт в Центр руководства деятельностью спецподразделений и докладывать о том, что наш личный состав ни в этом, ни в другом подобном мероприятии не участвовал. А «трактористы»… Ну, появилась такая команда на нашем небосводе. Челябинцы всегда считали Магнитогорск провинцией, а их тут почему-то все время обыгрывают – конечно, обидненько им. Вот и полезли. Вдобавок, в толпе обнаружилось несколько фанатов команды «Зенит», которые к хоккею вообще никакого отношения не имеют. Это обыкновенные хулиганы, которые списываются через Сеть и формируют фан-движение – в плохом смысле этого слова. Вот и они тоже приехали на матч и начали действовать. Я не любитель хоккея. В «ледовый» хожу только по принуждению, в качестве командира отряда милиции особого назначения. И по моему сигналу в случае возникновения беспорядков наш отряд появится в «ледовом» в полном составе. Прошлой зимой на очередном матче с «Трактором» отряду пришлось там появиться. Уже в первом периоде начались проблемы. А к окончанию второго периода мы в «ледовом» были в полном составе, со щитами и спецсредствами. Как говорится, пресекли, разъединили, задержали. Усилили работу отдельного батальона ППС.

– Магнитогорский ОМОН регулярно выезжает в чеченские командировки…

– Личный состав отряда был в Чечне 15 раз. Мы были на штурме Грозного в январе-феврале 1995 года. Потом стояли в Гудермесе, Буденновске. С 1996 года наше подразделение попало в Аргун, и это стало нашим постоянным местом пребывания в Чечне. В этом году наши сотрудники пробыли в Аргуне шесть месяцев, вернулись в августе.

– Что собой представляет Аргун сейчас?

–Аргун 2008 года не сравнишь с Аргуном 1999-го. Боевики там уже не хозяйничают. Сделаны дороги, восстановлены почти все центральные улицы. Горит электричество. По ночам ездят автомобили, что даже представить было невозможно десять лет назад.

– Стреляют?

– Постреливают… Все-таки поймите правильно: в Чечне выросло поколение, детство которого прошло на войне. Я видел пятилетних мальчишек, выходивших из горящего Грозного в 1995-м. И я тогда сказал: мы с этими напуганными детьми еще горя хапнем. Прошло тринадцать лет – и эту тему приходится поднимать. Нынешние 18-летние чеченцы не видели ничего, кроме войны. У половины из них нет отцов. Отцы стреляли в нас, мы стреляли в них… Конечно, первой чеченской войны не должно было быть. Люди должны были договориться. Смог же договориться Татарстан! А ведь там националистические и сепаратистские настроения были ничуть не слабее. Но нашлись люди, которые поняли: землю-то с собой не унесешь, жить-то все равно придется в России. В Чечне этого не поняли. И теперь вот эти выросшие мальчишки… Но ведь это мы их такими сделали.

– Кого вы имеет в виду под словом «мы»?

– Государство, которое упустило это поколение. Оно занималось экономикой, пыталось качать и продавать нефть, а надо было заниматься телевидением, следить за тем, чтобы оно не показывало кровь, жестокость… Потому-то и было время, когда убить славянина считалось на Северном Кавказе замечательным поступком. Сейчас, конечно, ситуация поменялась. Люди за эти годы увидели, что можно, оказывается, не только бегать по горам и стрелять, но и просто, нормально ездить в Россию… Война действует на всех примерно одинаково. Сколько раз за собой замечал: приезжаешь в командировку – и где-то через месяц-два тебе начинает казаться, что в этом мире ты словно бы совсем один, и ничего больше не существует. Ни светофоров, ни машин, ни тихого вечера у телевизора. Даже детей твоих будто не существует… Жестко так чувствуешь. Вернувшись в 1995 году из командировки, я какое-то время побаивался стоять возле окон… Ну, синдром такой, почти у всех бывает. Потом-то все приходит в норму, конечно. Мы же не 18-летние пацаны…

– Как долго ваша жена привыкала к вашей работе?

– Она давно с этим смирилась. А куда денешься? Но я ей всегда говорю: работа моя и моих подчиненных, может, в чем-то и опасна, но в целом не опаснее работы того же металлурга. При соблюдении всех мер безопасности у нас примерно столько же шансов травмироваться, в том числе и где-то на задании, сколько и у любого «обычного» человека. Бывает так, что люди всю жизнь воюют – и ни одной царапины. А кто-то однажды вышел на улицу – и какой-то идиот на него сверху сосульку скинул…

– Кстати, омоновцы – народ суеверный?

– Суеверный. Большая часть личного состава не пойдет там, где черный кот дорогу перебежал. Кто-то – как я, например, – во всех командировках бреется, как бы трудно ни приходилось. А кто-то, наоборот, не бреется. Все зависит от того, как пошло с самой первой командировки. А вот фотографироваться перед боевыми выездами нельзя никому и никогда…

– У вас двое сыновей. Не собираются они пойти по вашим стопам?

– Ну, об этом рано пока говорить. Старшему будет 14, он активно занимается боксом и дзюдо. Младшему исполнилось шесть. Трудно судить, как они относятся к милицейской службе. Но, думаю, за отца им не стыдно.