Игорь Сибиряков, доктор исторических наук, профессор ЮУрГУ: «В истории России военные конфликты носят системообразующий характер»

Наверное, от слова «война» не вздрагивает только человек неадекватный. Так почему же люди из века в век наступают на одни и те же кровавые грабли? Почему никто не извлекает уроков из прошлого? Об этом размышляет гость нашей редакции – доктор исторических наук Игорь Сибиряков.

– Игорь Вячеславович, можно ли сказать, что каждое новое поколение россиян так или иначе, но сталкивается с военными событиями в истории своей страны?

– К сожалению, это практически так. Почти у каждого поколения россиян была в жизни своя война. И так было на протяжении многих веков. Великий русский историк Соловьев как-то подсчитал, что с 1055 по 1462 годы в русских летописях насчитывается 245 известий о нашествиях на Русь и внешних военных столкновениях, причем 200 из них приходятся на годы с 1240–1462-й, то есть примерно по одному на каждый год. Знаток русской военной истории генерал Сухотин установил, что в XIV – ХIX веках Россия провела в войнах еще 305 лет. По-моему, швейцарские ученые занимались такими же подсчетами в рамках мировой истории и выяснили, что за почти пять тысяч лет существования человечества мир на планете был только на протяжении каких-то трех сотен лет. Все остальное время военные конфликты больших и малых масштабов происходили в самых разных точках планеты.

– Неудивительно, что войны занимают большую часть учебников истории?

– Показательно, что главный труд отца истории Геродота был посвящен истории греко-персидских войн. О войнах всегда много писали европейские и азиатские историки, военные конфликты занимают важное место практически в любом учебнике истории, изданном в любой стране мира. Конечно, война всегда была важной частью мировой истории, но в истории России, как мне кажется, военные конфликты занимают особое место… они носят системообразующий характер.

– То есть?

– Хорошо известно, что московское государство, традиции которого можно обнаружить во многих государственных институтах современной России, было рождено в условиях войны и для войны! К сожалению, то же самое мы можем сказать о рождении Российской империи, да и Советского Союза. При кажущейся простоте этой фразы в ней есть очень важный глубокий смысл: победа в многочисленных и разнообразных военных конфликтах стала не только условием выживания государства, но и смыслом его существования, что привело к соответствующим особенностям в развитии отечественной экономики, науки, права, культуры...

– Когда, например, героизм воинов становится одной из главных тем литературы?

– Да, уже в первых русских летописях в качестве примеров для подражания выступают люди, героически гибнущие в ходе военных конфликтов. Смерть на поле брани социально престижна, почетна, оправданна. Доминируют очень простые конструкции: «враг напал», «мы защищали родную землю», «правда на нашей стороне». На протяжении многих веков эти конструкции оставались незыблемыми. А если и признавался тот факт, что войска вошли на территорию чужого государства, то сразу же подчеркивалось, что военный конфликт был неизбежен для защиты интересов государства. Погибшие в условиях такого конфликта становились героями, защитниками Родины и государства. Кстати, эти понятия долгое время были, а для многих и сейчас остаются тождественными. И не секрет, что со времен египетских фараонов и первых китайских императоров количество присоединенных новых территорий было одним из главных критериев оценки роли государя в истории. Не отвергая важности территориальной проблемы, хочу обратить особое внимание, что в российской культурной традиции крайне незначительное место занимает вопрос о цене победы. Это знаменитое и страшное «мы за ценой не постоим» характерно не только для ХХ века. У нас нет традиции изучения цены подвига, зато есть культ жертвенного, в первую очередь военного подвига.

– Что же такое подвиг?

– Мне представляется, что подвиг чаще всего – результат чьей-то ошибки, расхлябанности, неумения или нежелания выполнить свои профессиональные обязанности государя, полководца, чиновника. Любая война – локальная или мировая – в моем представлении результат неспособности политиков решить проблемы другими способами. Конечно, ошибались и ошибаются политики и государственные деятели в любой стране мира. Но очень важно, что многие из них пытались и пытаются извлекать уроки, критически переосмысливают свои и чужие просчеты. И такого рода самокритичность, на мой взгляд, ни в коей мере не унижает нацию, а лишь делает ее сильнее. Позволяет социуму развиваться, искать новые механизмы и инструменты разрешения существующих проблем.

Показательно, что в сегодняшней европейской культуре ценности повседневной жизни – семья, здоровье, личное счастье – доминируют над ценностями общегосударственными. Для некоторых наших политиков – это признак слабости современных европейских государств. У нас же пирамида ценностей по-прежнему повернута в другую сторону. Конструкция «раньше думай о Родине, а потом о себе» благодаря усилиям государства остается основой культурно-исторического кода значительной части населения. В последнее время она вновь доминирует в средствах массовой информации. При этом дети высшей политической элиты крайне редко оказываются на передовой. Они «думают» о Родине в правлениях банков и крупных государственных компаний, поэтому подвиг на поле брани становится уделом простолюдинов. Однако трагедия таких подвигов по-прежнему почти не отражена на страницах учебников. Здесь, как правило, доминируют генералы и маршалы-победители. Им ставят памятники, о них снимают фильмы. Рядовой солдат по-прежнему мало кому интересен. Особенно, если он не погиб, совершая подвиг.

– Кстати, сегодня о Первой мировой войне политики тоже заговорили с позиции подвига, забыв ленинские определения в адрес той войны.

– На мой взгляд, оценка любого военного конфликта – локального или мирового – связана во многом с позицией государства, которое почти всегда выступает для отечественных историков в качестве главного «заказчика». Государство на сегодняшний день проявляет огромный интерес к истории, видя в ней инструмент для консолидации общества, и это, на мой взгляд, заставляет многих важных государственных чиновников корректировать те оценки военных конфликтов, которые ранее содержались в наших учебниках истории, в научных исследованиях, документальных фильмах. То есть это не научная корректировка, это корректировка политическая. Но она встречает поддержку и в академической среде, где многие исследователи, особенно активно сотрудничавшие с зарубежными коллегами, тоже воспринимают Первую мировую войну уже иначе, чем это делали историки-марксисты.

– Общество готово с такой корректировкой согласиться?

– Думаю, что значительная часть населения готова к этой трансформации. На уровне обыденного сознания сейчас активно происходит переоценка этой войны. На мой взгляд, это связано с тем тяжелым этапом, который сейчас переживает наше общество. У людей старшего поколения, действительно, есть ощущение краха многих привычных ценностей, привычных образцов для подражания. А человек не может жить без положительного образа, положительного примера. Обычный человек не может развиваться, воспитывать своих детей и внуков, не имея ориентиров – нравственных, политических. Так устроен человек, он – существо социальное.

– Современный человек стремится к позитиву.

– Понятно, что в людях есть внутренняя потребность ориентироваться на позитивное, ориентироваться на достойное, лучшее. Ужасно то, что самое лучше и позитивное в истории нашей страны, как правило, связано с войной. Неслучайно долгое время именно герои Великой Отечественной войны были непререкаемыми нравственными авторитетами и образцами для подражания. Но пришли 1990-е годы, и обыватель благодаря средствам массовой информации, кинофильмам, другим источникам информации узнал об этой войне так много негативного, что…общественное сознание не выдержало этого нового знания о масштабах потерь, о колоссальных просчетах командования, о продолжающихся репрессиях в ходе войны, о том, в каких ужасных условиях жили люди и какой ценой далась Великая Победа. В результате наступила вполне ожидаемая, на мой взгляд, защитная реакция. Если эта Великая Отечественная война перестала быть для значительной части общества идеалом, образцом для организации жизни социума, фундаментом его официальной истории, то естественно, что государство попыталось исправить ситуацию и заместить историю одной войны историей другой войны.

При этом на сегодняшний день не осталось участников и свидетелей событий Первой мировой войны, гораздо меньше осталось документов, и потому манипуляции с историей этой войны политтехнологам представляются делом легким и простым. Государство пошло тем же путем, каким пошли политтехнологи Советского Союза в 70-80-е годы ХХ века, формируя в общественном сознании идеальный образ Великой Отечественной войны. А сегодня значительная часть общества согласилась принять новый образ Первой мировой войны. Процесс героизации войны запущен и в ближайшие два-три года, вероятно, будет стремительно набирать обороты.

– Вы считаете, что будет происходить дальнейшая идеализация этой войны?

– Безусловно, у многих зрителей федеральных каналов уже возникает ощущение, что линия фронта Первой мировой войны четко разделяла людей на «правильных» и «неправильных», «героев» и «антигероев». На этом противостоянии общественное сознание вновь пытается построить для себя некую удобную конструкцию. То есть мы вновь создаем себе новых героев, новых кумиров, старательно не обращая внимания на то, чем обернулась эта война для так называемых «простых людей»; на то, что эта война закончилась поражением России при всем героизме и мужестве ее солдат и офицеров. Но, на мой взгляд, излишняя идеализация этой войны носит временный характер. Через какое-то время вновь наступит понимание, что и эта война была страшной, кровавой, бесчеловечной. И эта война была войной политиков. Ее начали не простые люди в Германии, Австро-Венгрии, России... Эта война – результат политических интриг и политических просчетов. Но общество своим молчанием позволило политикам начать эту войну.

– Насколько существенно влияние военных элит на политиков, которые начинали и начинают войны?

– Если говорить о российском офицерском корпусе, то там всегда были очень разные люди. Существует как минимум две категории людей в погонах. Первые – это те, кто исповедовал и исповедует известный принцип «кому война, а кому мать родна». Эти люди в условиях войны получали и получают награды, звания, материальные выгоды и даже психологическое удовольствие от выполнения своей функции, своего профессионального долга. Они хотят войны, они мечтают о войне и делают все для того, чтобы развязать хотя бы «маленькую победоносную войну». Но был и есть в российской армии круг офицеров, понимающих, что война в первую очередь заканчивается гибелью людей. Есть командиры, которые берегли и берегут своих солдат, заботятся о них и не хотят, чтобы солдаты превращались в пушечное мясо, которое исправляет ошибки политиков. Может быть, покажется странным, но именно такие офицеры порой прилагают огромные, пусть и незаметные для обывателя, усилия, чтобы не допустить начала военных конфликтов.

– Но есть еще военно-промышленный комплекс.

– Сегодня и историки, и политологи, и социологи признают, что в ХХ веке появилось новое явление, очень важное для понимания причин начала Второй мировой войны и многих других локальных военных конфликтов. Это явление чаще всего называют «военно-промышленный комплекс». Оно возникло одновременно практически во всех ведущих мировых державах. Удивительное явление, в котором сочетаются и промышленные гиганты, и финансовые группы, и журналисты, и историки, и политологи, и авторы школьных учебников и, самое главное, крупные политические государственные деятели. Эти люди заинтересованы в войне напрямую, потому что для них война – способ решения большинства проблем, которые они не могут, не умеют или не хотят решать иными способами. Если мы говорим о главных причинах войны, то корни военных конфликтов надо, как мне кажется, искать на пересечении интересов политиков, предпринимателей, части культурной и военной элиты различных стран. Там, где пересекаются их интересы, возможно зарождение как локальных военных конфликтов, так и мировых.

– Школьникам брежневской эпохи хорошо известен ленинский лозунг «превратим войну империалистическую в войну гражданскую». Мне кажется, многие из нас осознали весь ужас этого лозунга, только повзрослев.

– Да, в рамках советской политической системы этот лозунг воспринимался как совершенно естественный, потому что коммунистическая партия была партией победителей в гражданской войне. А как говорил один из основателей национал-социалистической партии Германии Артур Дрекслер, историю пишут победители, поэтому в ней не упоминаются проигравшие. Победители должны были создать такую модель исторического прошлого, которая объясняла бы причины их победы. И они ее создали. Поэтому для детей, чьи родители были воспитаны в рамках такой парадигмы, это уже не было чем-то сверхъестественным, а для их детей этот лозунг «превратим войну империалистическую в войну гражданскую» стал уже совершенно нормальным. Понимаете, в чем ужас обыденного исторического сознания XX века, – оно порой крайне антигуманно и крайне жестоко. Человеческая жизнь никогда не была приоритетом нашего государства. Людьми жертвовали так легко и безнаказанно, что обыватель стал воспринимать многие патологические явления как естественные, нормальные. В такой ситуации особую миссию по гуманизации общественного сознания должны были выполнить представители ведущих мировых конфессий, но и они в ХХ веке не смогли справиться с этим вызовом времени. Переломить ситуацию оказалась не в состоянии и российская интеллигенция.

– Хотя любой здравомыслящий человек понимал всю трагичность такой войны?

– Да, гражданская война еще более жестокая, чем любой межгосударственный конфликт. Мы видим сегодня, как легко начинаются гражданские войны и к каким чудовищным жертвам они ведут. Но когда в основу противостояния ложится знаменитый тезис «кто не с нами, тот против нас», то уже скоро значительная часть общества воспринимает гражданскую войну как явление закономерное, естественное и, значит, нравственно оправданное.

– Думаю, такие лозунги особо опасны в учебниках истории.

– Конечно, потому что сам ребенок не может разобраться во всех политических нюансах и моральных аспектах истории войны. В такой ситуации, на мой взгляд, очень многое зависит от семьи! По крайней мере так было до возникновения телевидения и Интернета, когда еще не было возможности столь легко манипулировать общественным сознанием.

– И это хорошо понимали создатели СССР?

– Да, в 30-е годы ХХ века по многим советским семьям государство прошло мощным катком не только политических, но и моральных репрессий. Количественные показатели здесь могут оказаться не столь важными, как кажется на первый взгляд. Гораздо ужаснее подрыв морального авторитета родителей, которые выступали носителями повседневной исторической памяти. Не забывайте об ужасных сценах отречения детей от родителей, обвиняемых в каком-нибудь государственном преступлении. О соответствующих публикациях в газетах или театральных постановках. Авторитет родителей как носителей исторических знаний и нравственных ценностей упал, многие родители прекратили говорить с детьми об истории своей семьи и истории вообще.

Помните, «мы наш, мы новый мир построим...»? Это строительство подразумевало разрушение исторической связи, преемственности. В связи с этим, хочу это подчеркнуть, возникла очень странная ситуация, когда почти любой лозунг, любая идея могли быть доказаны школьнику практически без особых усилий в течение одного-двух уроков. И школьник воспринимал этот лозунг как истину в последней инстанции, поэтому у нас в историческом пространстве до сих пор сохраняются огромные пустоты, разрывы. Мы никак не можем выстроить единую линию исторического процесса в стране, потому что по-прежнему воспринимаем историю как важнейший инструмент политической борьбы.

– То есть россияне не способны воспринимать исторические события через историю собственной семьи?

Сибиряков Игорь Вячеславович, доктор исторических наук, профессор. В 1985 окончил исторический факультет ЧелГУ, в 1990 – аспирантуру МГУ. С 1985 работает в ЧПИ (ныне ЮУрГУ). Заведует кафедрой истории России. Автор трудов по истории политических движений и партий в России, истории российской интеллигенции («Нравственные ценности российского радикального либерализма»; «Новый российский либерализм: опыт реконструкции социоморальной среды», «Интеллигенция Урала в условиях реформ: исторический опыт ХХ века» и другие).

– Проблема семейной памяти опять же во многом связана с историей гражданской войны, с массовыми репрессиями – слово «массовыми» здесь является ключевым. Не надо забывать, что и во время Второй мировой войны многие миллионы граждан нашей страны оказались либо в плену, либо на территории, занятой врагом, – и это была та страница истории, о которой им не стоило вспоминать. Разрывалась непрерывная ткань исторического процесса, нарушалась преемственность в восприятии прошлого семьи, города или деревни, страны в целом. Полноценные традиции всегда формируются трудно, а вот разрушаются порой удивительно легко. Не так давно знаменитая фраза «есть человек – есть проблема, нет человека …. нет и проблемы» наиболее точно выражала алгоритм решения многих политических, экономических, исторических проблем, выбранный государством. Но надо обязательно подчеркнуть, что в последние годы в деле возрождения первичной исторической памяти в нашей стране сделаны очень важные шаги. И здесь надо отдать должное нашим школьным учителям. В целом ряде школ регулярно проводятся конкурсы под общим условным названием «история моей семьи в истории страны». Это фантастически важно, что школьники пытаются понять, кем были их деды и прадеды... Это очень здорово, когда ребенок соприкасается с историей третьего или четвертого поколения своей семьи и видит, что эта семья появилась не на пустом месте, что ее история – это действительно важная часть истории страны. Даже если она не связана с героическим подвигом на поле брани. Движение в этом направлении есть, и оно поддерживается целым рядом общественных организаций. Но, к сожалению, складывается ощущение, что все это лишь исключение из правил. Как только мы выходим на уровень по-настоящему массового сознания, мы понимаем, что буквально тонем в каком-то удивительном равнодушии к своему прошлому, к своему настоящему, более того, и к своему будущему!

– Настоящий интерес к истории есть лишь у малой части населения?

– Массовый интерес к истории возникает там, где человек хотя бы в минимальной степени свободен. Речь идет и о политической, и о социальной свободе, когда есть не только желание, но и время, силы для того, чтобы размышлять о прошлом своей страны. В 1990-е годы, когда произошла утрата монополии государственных структур на толкование истории, формирующееся гражданское общество выступило заказчиком для многих профессиональных историков, для любителей и исследователей истории. И появились альтернативные суждения, альтернативные издания, альтернативные учебники. Именно в те годы возникла ситуация, от которой государство сейчас пытается уйти: когда на одно и то же событие были возможны различные точки зрения. Тогда в вузы пришло совершенно замечательное поколение студентов – пришли люди, которые уже понимали, что монополией на истину не обладает никто. И любую научную истину надо доказывать. Желание дискутировать, искать эту истину тогда было очень хорошо заметно в студенческих аудиториях. От этого, кстати, «болели» многие преподаватели, привыкшие работать в рамках парадигмы: «я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак». Для них это было необычно – спорить со студентами, задающими неудобные вопросы, читающими неудобную литературу.

– Что вы думаете о попытках создать сегодня единый учебник истории?

– Насколько я понимаю, сейчас об одном учебнике истории речь уже не идет. Будет все-таки линейка учебников для разных классов по разным направлениям. И степень единообразия будет достаточно условна. Я знаю ученых, которые разрабатывают эти новые учебники, бываю на совещаниях, связанных с их разработкой. Там пока практически нет «комиссаров», нет людей, некомпетентных с профессиональной точки зрения, хотя не исключаю того, что они появятся на последнем этапе работы. Там много профессиональных историков, которые прекрасно понимают, что поступил политический заказ, отказаться от которого они не могут, кстати, не только в силу меркантильного интереса. Мне кажется, здесь срабатывает еще один очень важный принцип: если мы не будем это делать, то нам это сделают. Надо сказать, что возле исторической науки, действительно, вьется огромное количество людей, мнящих себя историками и готовых написать такой учебник. Но на сегодняшний день авторские коллективы в основном состоят из профессионалов, и мне хочется верить, что эти люди не допустят сознательного, очевидного искажения исторической истины в том смысле, в каком ее понимают историки. Конечно, политические акценты они будут расставлять в связи с существующей конъюнктурой в стране, потому что этот заказ поступил от государства.

– И что же выйдет на первый план, если говорить о войнах, в которых участвовала Россия?

– Конечно же, наши победы. Никто не любит изучать поражения, особенно, когда общество расколото и есть необходимость в его консолидации. Как известно, победы объединяют. Есть прекрасная пословица, гласящая, что у победы тысяча отцов, а поражение – всегда сирота. Думаю, вокруг идеи величия наших побед объединится значительная часть нашего общества. Эта часть устала от разговоров о недостатках, просчетах, цене победы. Этой части общества вновь нужны победы любой ценой, в спорте или на войне – практически неважно. Но создатели учебников истории все равно будут вынуждены говорить и о поражениях.

– А их было немало.

– К сожалению. Если мы посмотрим историю ХХ века, это и поражение в русско-японской войне, и в Первой мировой войне, и в советско-финской, и в афганской... И об этом, безусловно, будут написаны какие-то строчки, пусть они будут завуалированы, но упоминания об этом все-таки будут. Однако нельзя забывать, что учебник – это только часть учебного процесса. Я сейчас с большой тревогой наблюдаю, как меняется контингент студентов на исторических факультетах вузов, сокращается число бюджетных мест, приходит совсем другое поколение ребят, ориентированных на совершенно другие приоритеты. А ведь некоторые из них – это будущие школьные учителя, и от них будет зависеть многое, в том числе и то, как школьники будут работать с новыми учебниками истории. А если мы добавим сюда еще СМИ, то, действительно, у нас может произойти кардинальная переориентация исторического сознания в очень короткие исторические сроки. Буквально за пять-десять лет мы можем получить совершенно другое поколение в плане отношения к истории.

Если почти всю страну, как показали события 2014года, можно «развернуть» в идеологическом, политическом, нравственном отношении всего за два-три месяца, то сформировать новое представление об истории у значительной части россиян с использованием современных технологий не составит особого труда. История безоговорочных великих побед, как показывает опыт ряда европейских стран, может стать мощным идеологическим фундаментом для реализации почти фантастических политических и социальных утопий.

– И некому будет объяснить будущим поколениям весь ужас гражданской войны?

– Настоящая беда заключается в том, что многие не захотят задуматься над трагедией гражданской или мировой войны. Возможно, я повторюсь, но мне эта мысль очень дорога: сознание простого человека так устроено, что оно ищет возможность выжить в условиях катастроф, когда окружающий мир враждебен, когда в нем происходят страшные процессы. В эти моменты сознание человека каким-то образом должно себя защитить. Я не думаю, что гражданская война является неразрешимой научной загадкой, большой научной тайной. Это ведь совершенно ужасная страница не только нашей истории. Мне понятно, почему люди пытаются «спрятаться» от этой истории. Все как в детстве: если страшно, надо закрыть глаза и позвать отца. Если нет своего отца, то можно позвать отца народов. Кстати, это выражение родилось в западноевропейских странах еще в XVI веке. Так называли, например, французских королей Генриха IV (1589– гг.) и Людовика XIII Справедливого (1610–1643 гг.). Многие наши с вами соотечественники и сегодня закрывают глаза и зовут «отца народов». Кто-то это делает сознательно, а кто-то непроизвольно. Об этом феномене много и очень интересно писали российские и зарубежные историки, социологи, психологи, литераторы...

– Неусвоенные уроки истории?

– Беда еще и в том, что сейчас подходит, точнее, уже подошло на ключевые позиции в жизни социума нечитающее поколение. Его представители не читают серьезную научную литературу, не смотрят документальные фильмы, не могут работать со сложными интернет-ресурсами. Это поколение с другим алгоритмом мышления, с другой психологией. Есть, конечно, и среди них люди изумительные, любознательные, думающие.... Но мы говорим о массовом сознании, а оно сегодня все чаще «закрывает глаза», смотрит программы Малахова и Соловьева и строит-строит-строит свой бесконечный «Дом-2». Знаю, что для значительной части студентов наиболее востребованным источником информации становятся социальные сети, а это чудовищное явление, когда кто-то где-то кому-то что-то рассказал, что-то перепостил. Это как детская игра в глухой телефон, когда на входе есть одна информация, а на выходе – совершенно иная. И очень мало желающих видеть в этой информации какую-то нравственную составляющую. Информация ради информации. Мой любимый Леонид Парфенов уже неоднократно говорил об этом. У нас стремительно исчезает журналистика в высоком смысле этого слова…. Остается только торговля информацией и дезинформацией. Аналогичные процессы можно увидеть и в исторической науке.

– Но в Интернете сегодня наверняка существуют ресурсы, где можно найти серьезные исторические исследования, документы, в том числе и о войнах, по времени к нам очень близких?

– С Интернетом ситуация крайне непростая. Главный недостаток этого явления заключается в избыточности информации, когда информационные потоки захлестывают, оглушают, ломают сознание и подсознание человека.

– Невозможно отсеять ненужное?

– С той степенью обновления информации, которая происходит в Интернете, это просто невозможно сделать. Это колоссальная психологическая, методическая проблема, когда человек захлебывается в потоках информации. Но мы знаем, что потоки могут быть разнонаправленными, и тогда это вообще катастрофа. Возникает явление, которое ученые называют когнитивным диссонансом. Мозг читающего разрывается, он перестает понимать происходящее и, как правило, утрачивает доверие к любому ресурсу. Но исторические ресурсы в Интернете, которые у меня вызывают чувство глубокого уважения или большого внимания, конечно же, есть. Это, как правило, ресурсы вузовские. Те ресурсы, которые поддерживаются преподавателями, аспирантами, студентами крупных вузов. В качестве примера, безусловно, нужно назвать МГУ имени М. В. Ломоносова, где в рамках исторического факультета существует несколько совершенно шикарных информационных ресурсов. Там представлены и документы, и биографические справки, и статистика, и аналитические работы, в том числе и по многим военно-историческим сюжетам. Безусловно, есть целый ряд интересных ресурсов по военной тематике, которые поддерживаются сотрудниками академических институтов, таких как Институт всеобщей истории, Институт российской истории. Есть целый ряд приличных с научной точки зрения журналов, которые имеют широкодоступные электронные версии (например, журнал «Родина»). Но ни один из этих ресурсов не освобождает умного человека от тяжелой обязанности думать, анализировать, исследовать любой заинтересовавший его сюжет отечественной истории максимально полно и осторожно.