Станислав Яременко, ведущий праздников, аниматор, клоун: «Когда все вокруг смеются и радуются, возникает ощущение счастья»

Все произошло спонтанно и даже неожиданно. Станислав Ярёменко с детства был стеснительным и даже немного замкнутым, любил рисовать и твердо знал, что станет художником. Но после второго курса Магнитогорского государственного университета ему довелось проходить практику в качестве вожатого в пионерском лагере. Тут-то все и началось...

Кто такой клоун? Всегда ли он должен быть смешным? Как долго способны смеяться люди? Об этом мы беседуем с ведущим детских и взрослых праздников, аниматором по профессии и клоуном по призванию Станиславом Ярёменко.

– Станислав Викторович, неужели вы никогда в своей «прежней» жизни не выходили на сцену?

– Выходил. Однажды в школе мы ставили «Грозу». Не помню, кого я должен был в ней изображать, но мой герой точно был молчаливым тихоней. Однако даже его я в итоге отказался играть. А когда уже учился в университете, мне пришлось поработать вожатым в пионерском лагере. В один из дней наш отряд был назначен ответственным за праздник, к которому мы с детьми ставили спектакль, – шоу пародий. А в это время на пике популярности была Сердючка. И естественно, мы со второй вожатой решили, что я в нашей постановке буду Веркой. Мы долго репетировали. Я старался привлечь к работе как можно больше детей, а они то ли никак не могли выучить роли, то ли просто ленились, в итоге мне пришлось, стоя за кулисами, произносить в микрофон слова каждого героя, молча двигающегося по сцене. Естественно, делал я это разными голосами. Зрители были в восторге. В результате я понял, что у меня есть актерские способности.

– Но как вы догадались, что способны пародировать?

– Это началось еще в детстве. Когда по телевизору шел сериал «Рабыня Изаура», я развлекал маминых гостей, изображая Женуарию, Розу, саму Изауру… Однако развивать талант я не собирался, так как уже в школе твердо решил, что стану художником, и даже поступил в университет. Но на втором курсе понял: продвижений никаких нет, так как меня учили тому, что в жизни не пригодится. Максимум, на что я мог рассчитывать, – стать дизайнером в каком-нибудь рекламном агентстве, где буду печатать буклеты да визитки. Я же видел себя именно художником. Или как минимум модельером. Поэтому перевелся на заочный факультет, чтобы иметь возможность работать.

– Как получилось, что вы нашли себя в новом амплуа?

– Уже на первом курсе худграфа моя однокурсница, художница в детском клубе, попросила меня побыть на Новый год Дедом Морозом – ей нравился тембр моего голоса. Прослушав меня, компетентная комиссия вынесла вердикт: «…А живот и плечи мы тебе нарастим». Так я стал педагогом-организатором и начал вести праздники в клубах детского творчества. При этом в моей новой профессии я увидел довольно большой плюс: выходя на сцену, я надевал парик, маску, костюм и становился неузнаваемым. Это позволяло мне, развлекая детей, раскрепощаться. Тогда я впервые почувствовал себя почти что клоуном.

– А кто такой клоун?

– Для меня клоун – это молчун по жизни. Зато когда он надевает маску, происходит полная трансформация – взрыв шуток и смеха. Случается так потому, что клоун отдает зрителям все свои эмоции и энергию, сам при этом практически ничем не пополняясь. Иногда у меня даже кровь носом идет после праздника. Поэтому, когда я прихожу домой, мне уже совсем не хочется ни хохмить, ни даже разговаривать. Но и держать в себе свои переживания тоже тяжело, поэтому близким достаются именно они.

– И как они на это реагируют?

– Адекватно, моя жена работает со мной в одной упряжке. Поэтому когда к нам приходят гости, то говорят в основном они. Родители иногда просят поздравить их коллег, но чаще всего я отказываюсь, потому что и мама, и отец расценивают меня в эти моменты не как зрители, а критически – как строгая комиссия: к каждому слову прислушиваются и при этом не смеются. Им просто некогда это делать.

– Прежде клоун ассоциировался только с ареной цирка…

– На мой взгляд, цирковой колун, как и любой артист, должен работать строго по сценарию: слово в слово. Это только кажется, что на арене все происходит спонтанно. На самом деле там все заранее отработано. Когда-то и я так поступал. Но однажды к нам устроилась девушка, которая очень не любила сценариев и никогда им не следовала. И на праздниках у нее была полная импровизация. Я часто терялся, не зная, что ей ответить, приходилось придумывать ответы прямо на ходу. Зато в зале стоял настоящий хохот – смеялись все, даже взрослые. Так я научился искусству импровизации.

Это мне очень пригодилось в жизни, ведь не бывает людей одинаковых: каждый воспринимает происходящее на «сцене» по-разному. И когда удается говорить в соответствии с восприятием присутствующих, все получается значительно интереснее, смешнее. Теперь я могу прийти на очередной праздник совершенно неподготовленным, тем более бывает и так, что предупреждают меня о нем буквально за полчаса до начала. Поэтому я часто ношу с собой огромный баул с мячиками, обручами, канатами, скакалками и костюмами. Я предпочитаю не простое веселье, когда все хохмят, а действо, в котором участвуют все. И смеются, смеются, смеются. А потом просят меня остаться еще.

– Дети когда-нибудь устают смеяться?

– Дети – нет. А взрослые – да. Иногда они буквально умоляют: «Мы больше не можем!» А дети могут смеяться часами. Максимальное время, которое я сам с ними выдержал, – шесть часов.

– Это на самом деле возможно?

– Да. Для возраста от 9 до 12 лет. Такие дети все делают с радостью, при этом еще и сами фантазируют. А вот когда им три-пять годиков, многое зависит от места, где проходит праздник. В садиках малыши более зажатые. Даже мамы удивляются: дома озорник, а здесь… Иногда приходится наблюдать что-то вроде цунами: один заплакал, и вот уже волна пошла. Хотя я никогда не выхожу, громко заявляя о себе. Напротив, сначала выглядываю потихонечку из-за угла, а то и вползаю на коленках, чтобы не напугать никого кроликом двухметрового роста. Поэтому быть гостем у детей трех-четырех лет для меня настоящий стресс. Однажды у меня был такой случай. Достаю игру: «Сейчас бы будем играть…» «Не хочу!» Убрал. Достал другую игру. «Не хочу!» Убрал. Достал следующую. «Не хочу!» За час я предложил малышу конкурсов 15. Но развеселить мне его все-таки удалось. Потом он долго меня не отпускал.

– Вам бывает трудно в такие моменты?

– Да, наверное. Работало у нас когда-то кафе «Лим-по-по». Пригласили меня туда весьма импозантные мамочки с избалованными детьми, и я решал сразу взять быка за рога. И напугал всех. А однажды я ходил к мальчику, которому исполнилось пять лет. Мама его предупредила: «К тебе сегодня придет Крыска». И прежде чем зайти, я тихонько постучал в окошко. Тут ребенок с дикими криками залез в шифоньер, и пока я играл с его друзьями, он оттуда не выходил. Через год его мама звонит мне: «Он опять хочет Крыску, она ему очень понравилась». И снова он весь праздник провел в шифоньере. Только на третий год мы с ним по-настоящему познакомились.

– В каких образах вы являетесь к детям?

– В самых разных: Карлсона, Винни-Пуха, Джека Воробья…

– Иногда можно услышать, как дети дразнят друг друга: «Ну ты клоун!» Как вы относитесь к этому?

– Я бы не обиделся. Наверное. потому что мне все взрослые, когда я хохмил в детстве, предрекали: «Ты точно будешь в цирке выступать». И сегодня дети, увидев меня, кричат: «Клоун пришел, клоун пришел!» На что я им отвечаю: «Я не клоун, я пират». «Да? А когда клоун придет?» Обидно бывает, когда дети стремятся разоблачить меня словами: «Это не клоун! Это дядя переодетый!» Но в их неверии виноваты не они, а родители, которые не позволяют детям удивляться.

– Для кого труднее работать – для детей или для взрослых?

– Для детей. С ними уже через полчаса возникает ощущение, что ты неделю без отдыха трудишься. Взрослые же часто с радостью возвращаются в детство, хотя на праздник приходят с одной мыслью: «Ни в чем участвовать не буду». Однако стоит «раскусить» их, и они раскрепощаются, начинают веселиться. Я получаю настоящее удовольствие, когда мне хмурых, закомплексованных взрослых удается довести до восторга. Бывает, конечно, и такое, когда мы уходим разочарованные результатом, а потом нам звонят, благодарят и просят прийти еще и еще.

– Кто из юмористов является для вас примером? Почему?

– Мне очень нравится английский комик Бенни Хилл. У него на телевидении было свое шоу. Именно с него начал свое существование жанр маленьких сценок. Он пародировал и звезд, и правительство, и фильмы, и рекламу. При этом заставлял не только смеяться, но и думать над тем, что он говорил. Помните его интермедию про кинотеатры: чтобы человек стал человеком, нужно перестать есть ведрами, потому что ведро – это домашняя утварь для кормления животных». Из русских слушаю сатириков Карцева и Ярыгина. А вот современный юмор часто бывает пошлым. Иному юмористу даже вопрос хочется задать: «Неужели вы думаете, все вокруг вас такие наивные, что покажи нам палец, и мы будем смеяться?» Я предпочитаю юмор тонкий, даже интеллигентный, добрый, но бьющий в точку.

– На ваш взгляд, современные клоуны отличаются от тех, что смешили людей 50, 100 лет назад?

– Думаю, да. Раньше они ставку делали в большей степени на эмоции, на жесты, на выражение лица, как, например, Чарли Чаплин, который вообще не говорил на сцене. И это было гораздо сложнее, чем работать с опорой на слова. У меня тоже есть сцены, в которых я использую в основном мимику. Но это годится только для взрослых. Детям нужны действия – много действий и шуток. Я видел одного аниматора, который общался с детьми не словами, а при помощи свистульки. Дети очень быстро устали от такой фишки и начали разбегаться.

– Что вы больше всего цените в своей работе?

– Положительную реакцию тех, кого я веселю. Когда они приходят уставшие, загруженные проблемами, а уходя, улыбаются, веселятся.

– Нужно ли учиться на клоуна?

– Я бы не учился. Мне кажется, с этим рождаются. Каким-то готовым шуткам или фокусам научиться можно, а вот быть живым, нефальшивым и при этом получать удовольствие от результата своей работы – вряд ли.

– Бывают ли печальные дни в профессии клоуна? В чем их главная причина?

– Самое печальное, пожалуй, что сегодня стало очень много аниматоров, которые воспринимают свою работу как какую-то шабашку. Иногда можно даже такие сравнения слышать, как «сезон жатвы». Для них поднять людям настроение, развеселить не является целью. Со стороны все это выглядит неким принуждением.

– А вам всегда удается с желанием работать?

– Иногда бывает так, что перед выходом возникает страх. Особенно когда идешь к детям. Одеваешься, а сам думаешь: «Сейчас опять начнут на части рвать». Но стоит выйти «на сцену», и все подобные мысли исчезают. Все смеются, радуются, и возникает ощущение счастья.

– Вам действительно приходится «быть смешным для всех»?

– Это невозможно. И я даже не пытаюсь достичь этого. Хотя люблю иногда подколоть кого-нибудь из близких.

– Если сравнивать шута и клоуна? В чем их сходство и в чем различие?

– Шут внешне выглядит дурачком, и большинство людей именно так его и воспринимает. Он старается быть дурашливым. Но на самом деле он не только очень серьезный, но и мудрый. А клоун – это человек с ноткой трагизма в душе, которую целиком отдает своим зрителям, растрачивает себя полностью, приходит домой и «умирает» на какое-то время для всех .

– Можно ли что-то новое придумать в профессии клоуна? Откуда вы черпаете сюжеты для своих представлений?

– Очень многое я беру из жизни, а она всегда новая. То же можно сказать и об анекдотах. Но и старым юмором я тоже пользуюсь, модернизируя его под современность.

– И тем не менее юмор помогает нам жить или мешает сосредоточиться на главном?

– Конечно, помогает жить. Посмотрите на нашу страну: наших людей невозможно победить никаким оружием, потому что любые проблемы и сложности мы проживаем с юмором. Мы сейчас часто путешествуем, и нам бывает сложно возвращаться домой: есть опасность превратиться в Злого Енота. Но стоит посмотреть в «речку» с улыбкой, и все меняется. Оказывается, есть страны, где на улицах гораздо грязнее, чем у нас, а правила дорожного движения и вовсе никто не соблюдает.

Я сам легко отношусь к неудачам и люблю импровизировать в жизни. Иногда, готовясь к празднику, могу забыть самый главный костюм, но ведь зрители не знают, что он главный.

– Как прошел для вас очередной День юмора?

– Весело. Когда видишь в зале очень много людей, адреналин подскакивает, и сам себе говоришь: «Мотор пошел!»