Галина Каукина, председатель Клуба блокадников в Магнитогорске: «Мы выжили потому, что очень хотели жить и верили в завтрашний день»

Со дня снятия блокады Ленинграда прошло уже почти 70 лет. Но те, кто прошел через этот кошмар, никогда не смогут забыть его. 8 сентября 1941 года вокруг города замкнулось вражеское кольцо, в котором ленинградцам суждено было провести 900 страшных дней и ночей, пока 27 января 1944-го советские войска не сняли блокаду с измученного города. Из тех, кому удалось тогда выстоять и выбраться, в Магнитогорске сейчас проживают всего 40 человек. Председатель Клуба блокадников Галина Каукина – одна из них.

Она полюбила свою вторую родину – Магнитогорск – и считает, что молодым здесь больше возможности проявить себя, чем в большом городе, а пожилым людям жить легче.

Что помогало людям выжить в то страшное время блокады? Что помнят о нем дети-ленинградцы тех лет? Как пережитое отразилось на их судьбах и мировоззрении? Об этом мы беседуем с Галиной Ивановной Каукиной.

– Галина Ивановна, сколько вам было лет, когда началась война?

– Мне было всего восемь. Но я помню, как уже с 8 сентября 1941 года город начали обстреливать. Горели Бадаевские склады, были разрушены все коммуникации. Школу я успела посетить всего несколько раз. При бомбежке ее здание было сильно разрушено, при этом погибло много детей. Я чудом избежала такой участи и в школу больше не ходила.

В августе город спешно стал готовиться к обороне. Были задействованы все жители города от мала до велика. Взрослые рыли окопы, многие женщины плели маскировочные сети, предназначавшиеся для укрытия техники от воздушного налета, а дети и подростки собирали чулки и бутылки, набивали их песком и таскали на чердак. Песок нужен был для тушения зажигательных бомб, а бутылки шли под «коктейли Молотова». С этими бутылками бойцы, оборонявшие наш город, бросались на немецкие танки.

Недалеко от нашего дома было бомбоубежище, и когда начались бомбежки, мы спускались в него, но вскоре дом над нашим укрытием был разгромлен и все, кто тогда в нем находился, были похоронены заживо. Лишь по какой-то счастливой случайности моей семьи в тот раз там не оказалось.

– В какое время тяжелее всего переносить осаду города?

– Самое страшное время блокады началось в январе–марте 1942 года. До этого времени мы все еще как-то держались: ездили в пригород, где собирали мерзлый картофель и свеклу. Тем и жили. Но время шло, становилось все голоднее. Уже тогда не стало ни воды, ни света, канализация не работала, транспорт остановился. Дома обогревали буржуйками – жгли мебель и книги. Ели кашу из желудей, оладьи из горчичного порошка и суп из столярного клея. А весной голодные горожане объели все деревья в городе, поэтому они стояли без листвы. Помимо голода очень сильно изнуряли холод и бесконечные бомбежки.

Нашей семье, как и всем в осажденном городе, было очень трудно. Больше всего мы страдали от голода. Первой слегла моя младшая сестра Люся. Ее организм совсем перестал принимать любую еду, и ей становилось все хуже. Но мама ее выходила. Только Люсе стало полегче, я и моя старшая сестра Лида от голода так обессилели, что перестали ходить. Не могу забыть, как мама с ювелирной точностью делила 750 граммов неизвестно из чего испеченного хлеба на пять равных частей – по количеству едоков. Из-за отсутствия воды мы всю зиму не умывались, ведро с нечистотами не выносили во двор по несколько дней – не хватало сил. Не было и мыла. Из-за этого все завшивели до предела. За зиму мы уже привыкли к бомбежкам, не боялись их и в бомбоубежище не бегали. Каждый раз, когда бомбы падали где-то недалеко и их раздирающий звук приближался к нашему дому, мама прощалась с нами.

– Что было наиболее страшным в тех пережитых днях?

– Голод. Голодный человек безумен. Из-за куска хлеба, если хватает сил, он может совершить любое преступление. А в городе голодными были все. Много было таких, кто ждал смерти как избавления от мук. Вымирали семьями. Это было страшно, особенно страшно еще и потому, что к смерти люди стали привыкать.

– Как и когда вас эвакуировали?

– В сентябре 1942 года нам принесли повестку, в которой говорилось, чтобы мы в 24 часа собрались и явились на Московский вокзал. К тому времени я и Люся уже самостоятельно ходить не могли – так обессилели от дистрофии. Нас погрузили на тележку дворника, и вся семья пешком двинулась на место сбора. Добрались с большим трудом. Ночью нас погрузили на старый поезд – еще царских времен – и без единого огонька по узкоколейке доставили к Ладоге. Там пересадили на баржу, которую тянул катер. На небольшом расстоянии от нас с одной стороны шел сторожевой крейсер, с другой – белый пароход с эвакуированными детьми.

Мы знали, что Ладогу постоянно бомбят, и «Дорога жизни» становится для многих «Дорогой смерти», но выбора не было – там, с другой стороны, – надежда на жизнь. И мы стремились туда. Вот и на этот раз: только отошли от берега – немецкие бомбардировщики в бреющем полете стали сбрасывать свой смертельный груз. Фонтаны воды от падающих бомб заливали людей и их пожитки, но паники не было. Все молча ждали своей участи. Когда налет закончился, мы увидели, что идущий рядом пароход с детьми взорван и уходит под воду. На нашей барже кричали и причитали женщины: мы видели, как тонут дети, но ничем помочь им не могли. Эти крики я запомнила на всю жизнь.

На Большой земле нас уже ждали. Выдали паек: большую буханку хлеба и банку сгущенки. Предупредили, чтобы не ели много – это было опасно для оголодавших людей. Опять налетели немецкие самолеты, опять бомбили, люди разбегались, теряя вещи и продукты. Но для меня это была последняя в жизни бомбежка. Началась долгая, мучительная дорога в Сибирь. Нас везли в товарном вагоне. Все были изможденные, больные. Очень хорошо помню, как мы добирались. Особенно врезалась в память остановка в Челябинске. Нас всех пригласили в баню, которая была расположена прямо на территории вокзала. Нам даже выдали мыло, а одежду «прожарили», чтобы избавить нас от паразитов. Посещение бани стало для нас всех настоящим событием.

– Помните свое возвращение домой и первые послевоенные годы?

– Мы вернулись спустя долгих три года, в августе 1945-го, и увидели свой город совершенно разрушенным. Наша комната в коммуналке представляла собой жалкое зрелище: паркет выбит, потолок закопчен, окна без стекол. Да и сами мы выглядели не лучше: раздетые, на ногах – тапочки из велосипедных шин. Но огромная радость Победы объединила всех. А еще немного спустя стали возвращаться с войны фронтовики. Но многие не нашли своих родных: кто-то умер, кто-то не вернулся из эвакуации. Наша семья не дождалась отца – вернувшийся с войны сосед рассказал, как эшелон, в котором они ехали, был разгромлен, и почти все погибли, в том числе и наш папа.

Но надо было как-то жить. Мама до войны не работала, так как в 1941 году моей младшей сестре исполнилось всего два года, а всего нас у мамы было четверо. К тому же она была совершенно неграмотная. Позже она самостоятельно научилась и читать, и писать, а тогда сделала самое главное: мужественно перенеся все тяготы и невзгоды войны, сумела сохранить нас, своих детей. И теперь, чтобы нас прокормить, бралась за любую работу: мыла полы, шила одежду, стирала. И сумела тем самым дать нам, своим дочерям, возможность учиться.

– Ваша трудовая жизнь началась рано… Как вы попали в Магнитогорск?

– Мы не могли сидеть у мамы на шее, поэтому даже самая младшая из нас пошла работать, как только ей исполнилось 16 лет. Институт заканчивала заочно. Я, помню, мечтала о физмате, бредила математикой, но пришлось поступить в техникум промышленного транспорта, чтобы быстрее встать на ноги и помочь семье. По распределению была направлена в Магнитогорск, и с августа 1954 года моя жизнь тесно связана с этим городом.

– Вам не удалось осуществить юношескую мечту, связанную с математикой, но, насколько я знаю, карьера все равно сложилась удачно.

– Да, это так. Я отработала диспетчером на железных дорогах металлургического комбината 10 лет, а после этого перешла в трамвайное управление инженером, стала технологом, чуть позже меня назначили начальником депо. Четверть века я совмещала основную работу с преподаванием на курсах водителей трамвая. Часто у моих подопечных не было даже восьми классов образования. Мы осваивали новый подвижной состав. Он был сложным в устройстве, но очень удобным в управлении. Многие вагоновожатые до сих пор благодарят меня за то, что я была их наставницей, звонят и поныне.

– Сейчас молодежь стремится уехать в большие города, поближе к столице, вы же – коренная ленинградка – остались жить в Магнитогорске. Почему?

– За долгие годы Магнитка стала для меня новой Родиной. Здесь я встретила свою вторую половину. Наш с мужем счастливый брак длится вот уже 57 лет. Сын окончил Ленинградский авиационный институт и тоже вернулся в родную Магнитку. Уже и дети детей стали совсем взрослыми. Внук окончил Екатеринбургскую академию, внучка – юрист, учится в магистратуре при МаГУ. А теперь я еще и прабабушка – маленькой правнучке четвертый год. Вот такие глубокие корни я пустила в этом городе. Конечно, когда я только прибыла в Магнитогорск по путевке Министерства черной металлургии, очень скучала по родной Лиговке, мостам и музеям. Все мечтала о математике и писала стихи о родном Ленинграде. Но мне некогда было тосковать: всю жизнь я занималась общественной работой. А 20 лет назад у нас в городе был создан Клуб блокадников. В него вошли и защитники, и работники, и просто жители блокадного Ленинграда. Ежегодно мы все собираемся в день памятной даты – 27 января – день снятия блокады. Вот уже несколько лет я являюсь председателем этого клуба.

– Чем занимается ваш клуб?

– Наше объединение началось в далеком 1980-м году, когда страна отмечала 40-летний юбилей снятия блокады. Первую встречу организовал Совет ветеранов комбината. Тогда во дворце им. Орджоникидзе присутствовало более 250 участников Великой Отечественной войны и жителей блокадного Ленинграда. Была опубликована заметка в «Магнитогорском рабочем», и на мой телефон стали поступать звонки от тех, кто нуждался в помощи по поводу получения наград и сбора документов. Многим, кто пережил блокаду Ленинграда, необходима помощь в получении справок, подтверждающих статус «блокадник Ленинграда». Мы делали запросы, разыскивали нужные архивные материалы. Это не просто справки. За каждой из них – судьба человека, оставшегося без детства, без родного дома: во время эвакуации многие дети потеряли своих родителей, им дали другие имена и фамилии. А теперь, в конце жизни, они столкнулись с бюрократической машиной государства.

– Как считаете, что помогло вам выжить в то трудное и страшное время?

– Мы выжили потому, что очень хотели жить и верили в завтрашний день. Те, кто перестал бороться, ждал смерти как избавления от мук. Тот, кто не верил, что этот ад когда-нибудь закончится, тот умер еще тогда, во время блокады. Мы же, оставшиеся в живых, воспринимаем жизнь, дарованную всевышним, как чудо, и ценим каждый прожитый день. Испытания, которые выпали на нашу долю, закалили нас, научили мужественно переносить беды и невзгоды. И эта закалка помогает до сих пор.

– Вы счастливы?

– Думаю, что миссию, которую должна выполнить женщина на земле, я выполнила.