Виталий Титов, актер театра и кино, музыкант, член Союза театральных деятелей России: «Я хотел от жизни очень многого: быть и актером, и музыкантом, и художником»

Виталия Титова знает практически каждый магнитогорец: кто-то видел его игру на сцене, кто-то – в кино, другие читали его стихи или слышали песни. 2 августа нашему знаменитому соотечественнику исполнилось 75 лет. О своей судьбе, о тех людях, с которыми ему довелось встречаться и работать, он охотно рассказал в интервью корреспонденту сайта Mgorsk.ru.

– Виталий Леонидович, что в вашей жизни появилось раньше – музыка или театр?

– Правильнее сказать, что они появились одновременно – когда я ходил в круглосуточный детский сад, расположенный по улице Чайковского. Свою актерско-музыкальную закваску я получил именно там. В нем во время войны работали уникальные, потрясающие педагоги и очень сильный во всех отношениях музыкальный руководитель. Благодаря ему я тогда впервые встретился с настоящей музыкой. Был у нас и свой театр.

– Вы позже бывали там?

– Да. Совсем недавно ребята из телекомпании «TV-ИН» возили меня на улицу моего детства. Вы видели скульптуру около роддома №1? Я хорошо помню ее: обнаженная женщина с ребенком на руках. Мы, дети, не видели в этом ничего зазорного! И вдруг я вижу – приделали ей платье до пола. Это же все равно, что Данаю одеть! Может, я мыслю не нормально, но, по-моему, это кощунство.

В детстве я был очень хулиганистым, но меня любили за мои таланты. Однажды объявили конкурс на лучший рисунок, посвященный войне, которая тогда все еще шла. Я неплохо справился с работой, которую назвал «После боя»: танк, вокруг отдыхают танкисты, а один стоит возле танка и справляет нужду. Меня, конечно, подняли на смех, но для меня это было настолько жизненным, что я даже не подумал о чем-то плохом.

Уже тогда я решил, что стану музыкантом, артистом или даже клоуном.

– Вы учились в музыкальной школе?

– Не довелось: мама сводила меня на прослушивание, и ей сказали, что мне природой заложен абсолютный музыкальный слух. Но время было очень тяжелое, послевоенное, мама воспитывала нас с сестренкой одна, жили мы крайне бедно, и мое музыкальное образование пришлось отложить на неопределенный срок. А в 10 лет я впервые оказался в профессиональном театре, где увидел настоящих актеров. Я даже не предполагал, что когда-то буду в нем работать! Шел спектакль «Хрустальный башмачок», поставленный по сказке «Золушка». У меня есть автобиографический романс «Я шагаю по детству», где я пою о встрече с моим детством, с Золушкой и о том, что спустя полвека сыграл в этом спектакле роль Короля.

– Когда началось ваше настоящее увлечение театром?

– Еще в школе, где имел большой успех по литературе, географии и истории, но не по точным дисциплинам. Математика, физика, химия были для меня темным лесом, я ничего в них не понимал. Наша преподаватель по математике стыдила меня перед классом, но я ничего не мог поделать. Зато после «Золушки» стал буквально пропадать в театре и смог пересмотреть весь его репертуар – и детский, и взрослый: все контролеры знали меня. Тогда я понял, что мне в школе делать нечего и решил из нее бежать. Пришел в театр, в кабинет директора и, упав на колени, взмолился: возьмите меня! Я не могу без театра! Мне повезло – меня взяли учеником бутафора.

– Но вы же не мечтали стать бутафором?

– Нет, конечно. Но в тот момент я готов был стать кем угодно. Я только спросил: а кто такой бутафор? И директор ответил вопросом на вопрос: а вот когда заходишь в театр, чем пахнет? Раньше театру был присущ специфический запах бутафории: папье-маше, клея и красок. Жаль, что сейчас он ушел из театра!

– Как вам жилось в роли ученика бутафора?

– Я месил глину, освоил лепку из папье-маше, а в остальном был на побегушках у «шефа». Но заприметил меня в ту пору великолепнейший актер и режиссер Дмитрий Орестович Козловский, который доверил мне первую в моей жизни роль в спектакле «Под золотым орлом». Это была роль подростка – мальчика Тома. Она не была сложной, но на одном из спектаклей я сильно опозорился. Моей тетушкой по сценарию была изумительная актриса Гофман. Она находилась в баре, куда я должен был вбежать вместе со своими взрослыми друзьями и броситься ей на шею, но… До моего выхода было далеко, и я решил обследовать театр. Зашел в реквизиторский цех, который находился под сценой, и нашел в нем множество любопытных вещей. И тут слышу реплику, после которой должен выбегать. Я оцепенел: подняться наверх я не успевал. Слышу, на сцене замешательство – пауза. Тетушка кричит: «Том, да где же ты, Том?!» И я закричал изо всех сил: «Я здесь, тетушка Бригитта, внизу!» От удивления она выронила графин: «Ну вот, не успел прийти, как тут же полез в винный погребок!» Мне потом здорово попало.

– Сколько вам тогда было лет?

– Только-только исполнилось 14. Это было время, когда в наш театр, окончив ташкентский ГИТИС, приехали по направлению будущие знаменитые актеры Леонид Броневой, Борис Зайденберг и другие. И когда я впервые увидел Броневого на сцене, то понял, что хочу стать таким, как он: Леонид свободно владел игрой и на рояле, и на аккордеоне, и на гитаре, и очень свободно чувствовал себя на сцене. Я был покорен им.

– Вам удалось еще в школьные годы хоть раз побывать в роли актера?

– У меня был друг детства Вовка Куклин. И как-то к нам в школу приехал передвижной кукольный театр. Увидели мы его и задались целью во что бы то ни стало организовать свой кукольный театр: изготовили ширму, несколько кукол и назвали свой театр «Придворным».

– Почему «Придворный»?

– Потому что некоторые ребята, у которых уже тогда были фильмоскопы с диафильмами, у себя дома устраивали платные сеансы, а мы со своим театром ходили по всем дворам и показывали бесплатные спектакли, и нас везде хорошо принимали. Мы не писали сценариев, не разучивали какие-то готовые пьесы, а брали тему и импровизировали на ходу – говорили все, что нам хотелось.

– Какие темы вас интересовали тогда?

– В основном мы высмеивали хулиганов и лодырей. А когда мне исполнилось 18 лет, я увидел объявление в «Магнитогорском рабочем»: «Создается труппа передвижного театра кукол. Отбирается способная молодежь». Я посчитал себя небездарным и тоже пошел записываться. А организовывал этот театр известный у нас в городе В. Г. Панаев. На прослушивании вызывают меня, и я объявляю: «Басня Крылова «Петушка и Кукух!» И чувствую, сморозил что-то не то. А вся комиссия покатилась со смеху. Когда просмотр окончился, Панаев объявил: «Берем этого, этого и того, кто «Петушку и Кукуха» нам рассказывал».

Расположился наш кукольный театр в моем родном драматическом театре. Подготовили мы спектакль «Марья Краса – Золотая коса» и начали ездить по пионерским лагерям, по деревням и селам. И везде имели потрясающий успех. А потом пришло распоряжение, чтобы театр стал областным, и мы переехали в Копейск.

– А как же драматический театр?

– Однажды к нам приехала комиссия, которая увидела, что у меня нет даже среднего образования, и меня уволили. А когда мне исполнилось 20 лет, я вернулся в свой театр уже не учеником, а актером.

– Какой из спектаклей вам больше всего запомнился?

– «В поисках радости» по пьесе В. Розова. Но мне-то нужно было учиться! Поэтому однажды я снова оставил театр и поступил в вечернюю школу, чтобы окончить семилетку. Одновременно я устроился во Дворец культуры «Калибровщик», где вел детский кукольный и взрослый драматический театры. И никто из окружающих даже не подозревал, что я учусь в так называемой «шарамыжной» школе: я это скрывал ото всех. А получив свидетельство об окончании семи классов, я и еще двое «старичков» (нам было уже по 25-26 лет) пошли поступать на подготовительные курсы в музыкальное училище имени Глинки.

– Когда вы впервые сели за пианино? Когда впервые почувствовали, что можете подбирать музыку на слух?

– Это произошло еще в школе. Я с детства любил звучание фортепиано. Еще в детском саду наблюдал за игрой нашего музыкального руководителя и получал от этого огромное удовольствие. Потом начал собирать патефонные пластинки с фортепианной музыкой. И надо же было такому случиться, что, когда мы переехали в новую квартиру, там, на первом этаже, жила Татьяна Григорьевна Каминская – мама известного человека с изломанной судьбой Нэмира Голланда – прекрасного поэта и художника, у которого я научился рисовать.

– Так вы еще и художник?

– Я никому об этом не говорю: своих работ у меня мало.

– Но зато какие качественные!

– Художником я стал позже. А тогда услышал звуки фортепиано, которые доносились снизу. Однажды Татьяна Григорьевна пригласила меня в гости, и я наконец-то приблизился к пианино. В то время вышел прекрасный фильм «Свадьба с приданым», а так как музыкальный слух и чувство гармонии у меня были заложены, по-видимому, еще до рождения, то я все песни из этого фильма смог сыграть без нот. Потом, когда я все-таки поступил в музыкальное училище, бывали моменты, когда меня, троечника по музыкальной грамоте, преподаватель просила сыграть тот или иной отрывок из какой-нибудь оперы. Тогда же я написал свою первую песню «Магнитогорский вальс».

– Почему вы поступили именно на дирижерское отделение?

– На другое нас бы не взяли: мы не оканчивали музыкальной школы. Учиться было интересно, но очень тяжело. Несколько раз я порывался бросить училище: наши педагоги с уже известными именами были нашими ровесниками, и меня угнетало положение недоучки. Но мне этого не дала сделать наша известная поэтесса Нина Георгиевна Кондраковская. Я занимался у нее в гостях на ее стареньком пианино, и постепенно дела у меня поправились.

– А в Троицк вы попали по распределению?

– Да. Мне предложили поехать либо в Ашу директором школы искусств, либо в Южноуральск заведующим отделом культуры, либо в Троицк рядовым преподавателем музыки в педучилище. Я выбрал Троицк, в который неоднократно ездил, гастролируя с нашим драмтеатром. Там я развернул бурную деятельность: в школах вел хоры и театральные коллективы, преподавал в университете историю кино и историю музыки – два очень интересных предмета. В это же время поступил в Челябинский институт культуры, окончил его, а однажды, попав в Москву, задался целью обязательно побывать хоть на одной киностудии. Придя на «Мосфильм», встал у бюро пропусков и начал наблюдать. Мимо меня проходили очень известные люди. Они говорили: «В актерский отдел». И им выписывали пропуск. Я сделал также и с тех пор стал попадать на «Мосфильм».

– Какой фильм стал для вас первым?

– «Райские яблочки». Мне, правда, достался крохотный эпизод. А вскоре я познакомился с одной пожилой женщиной, которая жила когда-то в Магнитогорске недалеко от меня. Она помогла мне осуществить мою мечту: я снялся в одном эпизоде на студии Горького, потом в другом – на телевидении «Экран». А на одной из съемок познакомился с Александром Пороховщиковым. Узнав, что я из Магнитогорска, он ошеломленно воскликнул: «Я там тоже жил! Учился в 16 школе!» И порекомендовал меня в картину «Ищи ветра».

– Вы снялись в 25 картинах. Какие из них вам особенно дороги?

– Те, в которых я сыграл наиболее значимые для меня роли: «Ищи ветра» и «Против течения». «Ищи ветра» – очень рискованный фильм: скачки, тачанки – все на скорости. В моем эпизоде черный конь скачет на меня, встает на дыбы, а я на него – с пистолетом, заряженным холостыми патронами. Страшно! Я люблю животных, а играть мне пришлось жестокого и коварного казака-белогвардейца Овечкина. И там есть момент, когда я «расстреливаю» белую лошадь – «маму жеребеночка». На самом деле она получала определенную дозу снотворного, и, когда уже начинала засыпать, я подскакивал к ней со своим маузером, стрелял в нее, она, перепуганная, падала, камера останавливалась, тут же подбегал гример и намазывал ей «кровь». А в кино я ее еще и ногой отталкиваю! Художественным руководителем этой картины был Андрей Кончаловский. Он говорит мне: «Виталий, смотрите, как бы вас там дома не побили!» Когда лошадь приходила в себя, я просил у нее прощения, целовал ее и угощал сахаром.

– Расскажите, пожалуйста, о вашей дружбе с Леонидом Броневым.

– В одном из томов Магнитогорской энциклопедии есть заметка о том, что в 8-й школе учился народный артист Леонид Броневой. Но это не так: Леонид Броневой пробыл в Магнитогорске всего два года в качестве актера и скандалиста: он терпеть не мог серость и высмеивал слабых артистов. От него в театре мечтали избавиться, но и любили в то же время. Я был младше него на 10 лет, но он мне симпатизировал, поддерживал и по-отечески опекал меня. Но вскоре ухал в оренбургский театр драмы. Когда я был там, нашел его в общежитии, и он сводил меня на несколько спектаклей. Однако перед отъездом я, можно сказать, похитил несколько его фотографий и исчез, не попрощавшись, и он мне этого не простил. И я был за это серьезно наказан: когда я гастролировал с кукольным театром, у меня украли чемоданчик, в котором я хранил все самое ценное: облигации и фотографии, в том числе и Броневого.

– И вы с ним больше не виделись?

– Только однажды на Мосфильме. Леонид сразу узнал меня, мы поздоровались, но он замял разговор и практически тут же ушел.

– Чем-то отличается, на ваш взгляд, актер театра от актера кино?

– Я благодарю судьбу за то, что она свела меня с великим человеком – народным артистом Павлом Кадочниковым. Мы подружились с ним на картине «Ищи ветра». Он в театре никогда не работал – киноактер в чистом виде. Но если человек талантлив, то ему все равно, где играть – на сцене или на экране. Разница состоит лишь в том, что на сцене все действие происходит последовательно и за один раз, а кино могут снимать эпизодами и с самого конца, и с середины – так, как выгодно в плане техники, режима съемок, погоды и т.д. Затем все это монтируется. Это сложно.

– Вам самому где больше нравилось играть – на сцене или в кино?

– На сцене, конечно. Тут рождается чисто актерский интерес, а там – смена актеров, встреча с интересными людьми. В «Ищи ветра» должен был играть Виталий Соломин. Приехав к нам на площадку (а фильм снимался в степях Ростовской области), он посмотрел вокруг, не задерживая на нас взгляда, и уехал: что-то ему не понравилось. И тогда я впервые увидел Льва Прыгунова. Лев не только великолепный актер, но и поэт, и художник. Он подарил мне несколько своих работ.

– Почему вы решили вернуться в Магнитогорск, почему не продолжили сниматься в кино?

– Все очень просто: я не собирался жить в Москве. Я не полюбил Москву – шумную, грязную, пьяную. Наверное, я не нормальный человек: у меня была возможность остаться и в Москве, и в Челябинске, но я страшно тосковал по Магнитогорску. Однако судьба баловала меня хорошими знакомствами. У меня даже есть цикл рассказов – «Короткие встречи с великими». Там я пишу и про Высоцкого, и про Папанова, и про других артистов. А однажды я познакомился с замечательной женщиной – Тамарой Джугашвили, внучатой племянницей Сталина. Очень скромный человек, у них с мужем нет ничего, кроме книг и икон.

– Вами прожито так много: вы и композитор, и актер театра и кино, и поэт, и преподаватель, и режиссер, и художник, и дирижер, и даже бутафор. Кем вы считаете себя более всего?

– Моя, как я считаю, беда состоит в том, что я хотел от жизни очень многого. Я чувствовал, что могу проявить себя и в той области, и в этой. Я хотел быть всем сразу и часто пребывал от этого в растерянности. Но в данный момент я считаю себя писателем: пишу свои мемуары – «Записки старого артиста». Мой внук Максим подготовил для нее обложку с использованием портрета, который написал с меня наш магнитогорский художник Шибанов. Это уже пятая моя книга.

– Что вы думаете о будущем русского театра?

– Русский театр сейчас переживает непростое время. И пример тому – наш драматический театр имени Пушкина. В нем есть дух новаторства и фантазии. В одном из своих последних спектаклей на его сцене, поставленных по Шекспиру, я играл Короля. Спектакль замечательный, но, на мой взгляд, нельзя так издеваться над классикой: Гамлет выезжал в нем на мотоцикле. Мало осталось театров, в которых придерживаются традиций, сложившихся веками, а ведь традиции – это своеобразный оберег народа. При нас, например, существовали песни, которые пели простые люди, пели при любых обстоятельствах и в любых условиях. Это сплачивало, вдохновляло. Боюсь, что не дождусь, когда к нам вернется по-настоящему народная песня.